Продолжение этой истории, по его словам, выглядело следующим образом. Русские, потеряв лодку-«наживку», сообщили шведам, что она шла пустой, мол, они были вынуждены проверить информацию об утечке, которая, к несчастью, подтвердилась. О второй лодке они умолчали, и главная причина заключалась в картинах. Норвежские суда все еще стояли в шведских портах, готовясь к прорыву, и Москва во что бы то ни стало хотела получить свои станки, сталь и подшипники. Потерянное золото можно было заменить другим, но картины из «списка Будмана», некоторые из которых, как утверждал банкир, требовались для «подмазки» ответственных лиц в правительстве, были уникальны. Москва проинформировала, что они ждали отправки в «Эрмитаже», и благополучно переправила их в конце 42-го года в Швецию самолетом. Золото также перекочевало в подвалы риксбанка по воздуху, на этот раз это были слитки с советскими печатями.

– Из-за случайной мины, на которую наскочила подлодка твоего, Юра, деда возле Ландсорта, «красный банкир» Будман получил не подделки, а настоящие сокровища, – мелодраматично произнес Стремстад, оглядывая аудиторию, чтобы насладиться произведенным эффектом.

– Да, да, – сказал он, приняв общее молчание за признание зрителями устроенного для них представления. – Изготовлением подделок произведений искусства, предназначенных для торговли с Западом, советское правительство занялось еще в конце 20-х. Наиболее известны ювелирные изделия фирмы Фаберже. Их штамповали в Советской России, используя сохранившиеся там настоящие клейма. Но подделывали и картины, главным образом для американцев. Был такой Арманд Хаммер, бизнес-центр его имени до сих есть в Москве, который завалил Штаты превосходными копиями. Их за паек и спасение от лагеря писали отличные русские художники. В основном это были работы старых мастеров «второго эшелона». Подделки Рембранта, Рафаэля и других по-настоящему великих художников ждали своего часа на складах НКВД, большевики до поры не рисковали выбрасывать их на международный рынок. Единственный известный мне случай произошел в 42-м году, и это картины из «списка Будмана». Речь тогда шла о выживании государства, вся коллекция «Эрмитажа» могла попасть в руки немцев, тут уже было не до сохранения репутации. Фальшивки под водой отправились в Швецию и легли на дно у Ландсорта. А несколько месяцев спустя Сталину пришлось расстаться с настоящими полотнами, подписанными теми же великими именами. Если удастся добраться до подделок раньше, чем это сделают ребята с «Беллоса» или кто-нибудь еще, о крупнейшем скандале в современной истории искусства никто не узнает. Если нет – наступит настоящая цепная реакция. Пострадает не только мой дорогой хозяин, предоставивший мне убежище на своем острове, но и многие музеи, отдельные коллекционеры, даже целые государства. Самые признанные собрания будут подвергнуты сомнению, цены рухнут, авторитеты зашатаются, мир захлестнет волна расследований и судебных исков. В принципе, именно на это я рассчитывал, когда анонсировал в «Экспрессен» свою книгу, но не думал, что за меня примутся так скоро, – скромно резюмировал Стремстад.

– Если все обстоит так, как вы изложили, остается несколько вопросов, – сказал Сорен Морель, который на протяжении всего рассказа делал пометки в блокноте. – Откуда вы узнали о наших намерениях? Как об этом стало известно властям? Почему вы решили привлечь нас и считаете, что мы на это согласимся? Наконец, зачем вообще что-то предпринимать, если вас интересует не золото, а исключительно картины? Пусть «Беллос» проделает всю работу. Власти, как я понимаю, тоже не заинтересованы в появлении дубликата коллекции Будмана.

– Позвольте, я постараюсь ответить на эти вопросы. По крайней мере, я сделаю это короче, чем отец Лены. Ведь мне приходится ценить отпущенное мне время, – хозяин дома с видимым трудом встал с кресла. На его лице заблестели капельки пота.

– Пока я верю только в одно: он действительно очень болен, – шепнула Юре Лена, которая все это время, казалось, была целиком поглощена созерцанием пейзажа, открывавшегося за окном их аквариума.

– И мы, и власти в лице уж не знаю кого, то ли СЭПО, то ли МУСТ – Стиг считает, что к нему под видом телевизионщиков приходили парни из военной разведки, они играют без правил, поэтому он так занервничал, – получали информацию одним простым способом, благодаря прослушке, – сказал Будман. – Мои помощники, пока мы тут беседуем, проверили «Орион». Один из жучков был не наш. Наверняка подобная аппаратура есть и в других местах, в ваших домах, в машинах. Вы, конечно, правильно делали, что избегали обсуждать важные дела по телефону, но от посторонних слушателей с определенными возможностями, если уж они вами заинтересовались, избавиться так же трудно, как от пыли в квартире. Тактика, как мне представляется, состояла в максимальном затруднении ваших поисков. Безобразное телешоу, на котором высмеяли Сорена Мореля, похищение латунных обозначений, обыск на вилле Стремстада – их работа. Захлопнуть крышку на кастрюле и переложить проблему на тех, кто придет после – обычный метод чиновников. Мы действовали активнее, даже немного помогли вам. Письмо с предложением посетить Матвеева устроил твой, Лена, папа. Кроме того, я избавил вас от работы по поиску лодки Александра Берга. «Альтаир» вчера вернулся из района Ландсорта, у нас на борту отличный подводный робот, разработка инженеров моей компании, субмарина локализована.

– Обалдеть! – не удержался Степка от восклицания по-русски. – Юр, как тебе? Мы пахали, а он у нас лодку из-под носа увел.

Будман поднял руку, останавливая микрореволюцию:

– Я не знаю русского, но понимаю ваши чувства. И, тем не менее, другого выхода у меня не было. Мой противник – не вы, а время. Я говорю с вами совершенно откровенно и прошу помочь мне. Я рассуждаю как бизнесмен. Вы провели большую работу и заслуживаете вознаграждения за нее. Кроме того, рискованно и нерационально привлекать к завершающей фазе операции посторонних людей. Лодка лежит на самом краю балтийской бездны, на склоне подводной горы на глубине от 70 до 86 метров под углом почти в 45%. Не понимаю, как она вообще удерживалась все эти годы и не сползла в Ландсортскую впадину, где до нее даже «Беллос» не доберется. У меня в команде лишь один человек имеет опыт технических погружений на большие глубины с использованием смесей. Это Борис Зорич, он служил в подразделении боевых пловцов югославской армии. Вы с ним позднее познакомитесь. Юра и Гюнтер, насколько мне известно, «сотенники», вам такие глубины по силам. Баллоны с тримексом вы взяли. В крайнем случае, все необходимое есть на «Альтаире». Сварка не понадобится – груз находится в первом торпедном отсеке, который разворочен взрывом. Нужно просто достать два стальных ящика – там лежат картины. До деревянных ящиков с золотом мне дела нет. Они останутся на месте.

– Как нет? Это же миллионы долларов. Если вам нет дела, так нам есть. Вы же сами говорили, что мы заслужили вознаграждение! Давайте так. Картины ваши – золото наше, – Степка завертел головой, ища подтверждения справедливости своих требований у других членов экипажа «Ориона».

Старик Тоби, все это время дремавший на руках хозяйки, неожиданно дернулся всем своим жалким тельцем собачьего вырожденца, приоткрыл подернутые поволокой глаза и тявкнул. Других единомышленников у Степки не нашлось. Сорен и Сара Морель вели себя как невозмутимые китайцы, просто сидели и без видимых эмоций на лицах ждали развития сюжета. Лена была поглощена ненавистью к своему воскресшему папаше, который в очередной раз доказал, что дочка ему до лампочки. Юра крепко держал ее за руку, опасаясь, что она вонзит свои ногти, покрашенные в траурный черный цвет, в благодушную физиономию инвалида.