– Стоять, Эклипс!

Однако конь продолжал беспокоиться, перебирал копытами, словно хотел во что бы то ни стало оказаться подальше отсюда.

– Ну я же говорил, – раздался надтреснутый, но спокойный голос кладбищенского стража. – Как Черный всадник появится, так ищи на кладбище мертвое тело какого-нибудь злодея. Вот и оно!

Василий Дмитриевич, по-прежнему поддерживая Лиду, обернулся, да и она осмелилась выглянуть из-за его плеча.

Авдотья Валерьяновна лежала на спине, широко открыв глаза и рот, и в том, что она мертва, не было никаких сомнений.

Очевидно, явление двух призраков разом оказалось для нее слишком сильным потрясением!

Василий Дмитриевич склонился над телом Авдотьи Валерьяновны, провел рукой по лицу, нажал на шею.

– С детства сердце у нее было слабое, – проговорил он, – сама удалая да безудержная, а сердце, как говорили, жиром зарастает, оборваться может в любую минуту. Не слушала Авдотья никого… Не хотела знать меры – ни в сластолюбии, ни в ненависти…

Лида снова вспомнила неромантичную картинку – как много ела и пила эта безудержная Авдотья, как налетала с ласками на своего племянника, как целовала Василия Дмитриевича. А тот охотно отвечал!

– Ой, беда… – прервав Лидины мысли, простонала Фросенька. – Да что за беда, опять наша с Матвейкой свадьба отложена будет! То Иона Петрович, то вот… барыня…

– Ничего, не огорчайся, – сказал Василий Дмитриевич, поднимаясь от тела Авдотьи Валерьяновны. – Смерть злодейки и убийцы не стоит того, чтобы из-за нее люди исполнение своих заветных мечтаний откладывали, пусть это даже и была чья-то там барыня. К тому же вы теперь люди свободные, и это ваше дело решать, когда свадьбы играть. Да и в прежние времена, еще до того, как волю дали, вы были протасовские, а не давыдовские, не карамзинские, и я, как ваш прежний барин, позволяю вам свадьбу сыграть хоть завтра.

– Ах, спасибо, барин Василий Дмитриевич! – обрадовалась Фросенька. – И вам спасибо, Лидия Павловна, не только от нас, а от всех, кого вы так преудачно сосватали. В деревнях только и разговоров о вашей доброте и прозорливости. Только уж, господа, не откажите, честь окажите, будьте нашими почетными гостями! И вы, Василий Дмитриевич, и Лидия Павловна…

И только тут Лида вспомнила, где она, что с ней и зачем пришла на кладбище. Да что же, они издеваются, что ли? Она ведь уродина… она чудище! Наверное, лунный свет сгладил ее кошмарные черты. Но сейчас Василий Дмитриевич отстранится от нее, взглянет пристальней…

Она рванулась, загораживая лицо руками, но Василий Дмитриевич по-прежнему держал ее крепко.

– Мы непременно будем на свадьбе, Фросенька, – сказал он. – А сейчас надо заняться менее веселыми делами. Вы с дедом последите, чтобы никто не подходил к мертвой и не трогал ее, а я отвезу жену домой и отправлю посыльного в волость, за исправником. Наверное, вам придется потом рассказать, как все было: как Авдотья Валерьяновна хотела мою жену убить, а я вырвал нож из ее руки…

– Я еще расскажу, как она, Авдотья Валерьяновна-то, душила вашу супругу, – вдруг сказал сторож. – Я вышел, значит, за нужным делом, а потом, возвращаючись в избу, глядь – смертоубивство замыслено! Ну я и прикинулся призраком, чтобы убивцу-то попужать…

Лида, как ни была потрясена, не удержалась от того, чтобы не взглянуть на Фросеньку.

У той глаза были на лбу!

Да… вот тебе и завихрения в дедовой голове! Ясности его мыслей и храбрости любой молодой позавидует!

– Дед, ты моим посаженым отцом будешь! – восторженно завопила девушка. – Езжайте, барин! Мы тут за всем присмотрим, не сомневайтесь!

Василий Дмитриевич на мгновение выпустил Лиду из объятий, вскочил в седло, склонился было, чтобы подхватить ее, однако она отпрянула и кинулась бежать.

Лида неслась, не разбирая дороги, петляя меж могилами, перескакивая через них, загораживая лицо рукавом и почти ничего не видя от слез.

В седле она оказалась бы слишком близко к Василию Дмитриевичу… Он смог бы рассмотреть лик чудища… Да он просто сбросил бы ее с коня! Отшвырнул бы от себя, как тот нож!

Это бы она не пережила бы. Умерла бы на месте, как Авдотья Валерьяновна, только не от страха, а от горя. И у Черного всадника появилась бы еще одна жертва.

Так быстро, как сейчас, Лида не бегала никогда в жизни…

– Да стойте же! – кричал вслед Протасов.

Топот копыт приближался, приближался, потом вдруг стих.

Лида вбежала в рощу, все еще полную теней и лунного света, и замедлила было шаги, понимая, что Василий Дмитриевич решил ее больше не преследовать, и чувствуя себя от этого в сто крат несчастней, как вдруг он набежал сзади, повалил ее на землю, рывком повернул на спину, навис над ней – злой, бледный, яростно сверкающий глазами:

– Что случилось! Что опять?! Мало того, что я спас вам жизнь? Каких доказательств моей любви вам еще нужно?!

– Я такая страшная! Я такая страшная! – рыдала Лида, не понимая смысла его слов, закрываясь руками.

– Перестаньте рыдать и послушайте меня! – сердито приказал Василий Дмитриевич. – Я вернулся из Березовки, не нашел вас в доме, бросился разыскивать и встретил Марфушу с Ваняткой. Он мне и сказали, где искать чудище…

Лида рванулась с истерическим воплем и чуть не сбросила Протасова.

– О, черт! – зло пробормотал он и снова придавил Лиду к земле. – Вы мне не дали договорить! Ванятка сказал мне, где искать чудище, которое спасло ему жизнь. Я бросился к Маремьяне. Она объяснила, что произошло, сообщила, куда вы отправились, и заклинала поспешить, потому что, оказывается, ваш с ней разговор подслушивала Авдотья Валерьяновна! Явилась к Маремьяне за каким-то очередным гнусным зельем – ну и все слышала. Пригрозила, что расправится и с вами, и с ней, схватила нож Маремьяны и кинулась на кладбище. Маремьяна передала мне для вас маленькое зеркальце, которое осталось у нее… Именно это зеркало должен был вручить вам Иона Петрович в качестве свадебного подарка. Вот оно. Можете посмотреться в него и убедиться, что ваша красота вся при вас.

– Да я никогда в жизни больше не взгляну ни в одно зеркало! – крикнула Лида. – Я же знаю, что мне не удалось снять порчу! Маремьяна говорила, что мне нужно не только закопать цыганское зеркало в могилу, но и трижды произнести заговор. А мне помешала Авдотья Валерьяновна! Поэтому я как была чудищем, так и оста…

Она не договорила – губы Василия Дмитриевича помешали ей это сделать.

Первый в жизни Лиды поцелуй начинался нежно, однако очень скоро перестал быть таким. Василий Дмитриевич то впивался в ее губы до боли, то отрывался и что-то бормотал, потом снова начинал ее целовать. Кровь стучала в висках, и Лида понимала только отдельные слова:

– …потащилась на кладбище… выбрала самое страшное… не верила мне… решила сама… думала, не соглашусь… глупая… люблю… докажу… узнаешь… надо было сразу ко мне… люблю… красавица моя ненаглядная!