– Мамынька! – закричал мальчишка, мигом смекнув, что от него требуется. – Мамынька, мы на твердом песочке стоим! Чудище меня спасло! Ты не бойся, ты послушай!

Марфуша недоверчиво таращилась на сына и Лиду, потом, видимо, до нее тоже стало доходить, что лучше в самом деле послушать, что ей говорят, чем рваться бестолково.

Лида с трудом стащила с себя платье, промокшее насквозь и липнущее к телу, и крикнула Марфуше:

– Сейчас тебе платье брошу, держись за край, а мы с Ваняткой постараемся тебя вытянуть. Поняла?

– Поняла, – прохрипела Марфуша, и Лида, свернув платье жгутом, метнула конец его в сторону тонущей женщины.

Вытянувшись всем телом, та поймала край жгута и ухватилась за него.

– Ну, Ванюша, теперь давай матушку твою тянуть, как рыбаки сети тянут. Видал? – спросила Лида.

– Видал, – кивнул мальчик, который на диво быстро очухался от страха. – Давай тянуть.

– Ты только смотри, Ванятка, крепче на ногах держись, – велела Лида. – И старайся с песка ни на шаг не сойти, а то опять увязнешь и матушке не поможешь.

– Не сойду! – решительно мотнул головой Ванятка. – Давай! Тянем-потянем! Тянем-потянем! А ну! А ну-ка!

– Тянем-потянем! А ну-ка! – подхватила Лида, дернув к себе платье изо всех сил.

Марфуша смогла чуть приподняться, после второго рывка еще, после третьего встала на ноги и замерла, тяжело переводя дыхание.

– Иди как по льду! – крикнула Лида, сообразив, что наставления «Искусства сохранять красоту» вряд ли будут поняты Марфушей. – Скользи, а не топай! Поняла? Медленно скользи!

– Мамынька, скользи, да помедленней! – завопил и Ванятка.

Неведомо, кого из них послушалась Марфуша, однако она начала двигаться плавно и медленно. Чувствовалось, что каждый шаг дается с трудом, однако наконец она оказалась рядом с Лидой и схватила сына на руки:

– Ванятка! Ванечка! Родимый мой! Родненький!

– Мамынька! – голосил мальчишка. – Ты не бойся чудища! Оно доброе! Оно и меня спасло, и тебя спасло!

Марфуша кивнула, глядя на Лиду все еще с опаской, но не проронила ни слова.

– Пока мы еще не спаслись, – буркнула та, обиженная этим недоверчивым взглядом. Вот так и выручай из беды любовниц мужа! – Надо еще на берег выбраться. Вы плавать умеете?

Марфуша кивнула, Ванятка тоже.

– Хорошо, – пробормотала Лида, обхватывая себя за голые плечи: озноб так и пробирал. – Теперь вспоминайте, где у берега дно твердое и надежное. Ванятка, наверняка ты не раз купался тут. Где можно на берег выбраться, чтобы в топь не ухнуть?

Ванятка немного подумал, потом махнул рукой в сторону противоположного пологого бережка:

– Да вон там.

Лида прикинула на глаз расстояние. Саженей[85] пять, ничего страшного… особенно для тех, кто умеет плавать.

– Доплывете? – спросила она.

– Доплывем! – бодро заявил Ванятка.

Марфуша кивнула.

– Ну, тогда плывите! – приказала Лида.

– А ты, чудище? – заботливо спросил Ванятка.

– А я тут буду выбираться, – пожала плечами Лида. – Я… плавать не умею. Так что… как повезет.

– Ты что?! – вскрикнул Ванятка. – Тебя вязни ухватят и утащат в топь!

– Авось не утащат, – криво улыбнулась Лида. – Может, испугаются… Я ж чудище.

У Ванятки глаза вдруг заплыли слезами.

– Нет! – крикнул он. – Ты меня спасло, и я хочу тебя спасти! Мамынька! Что делать?

– Я знаю что, – решительно сказала Марфуша. – Ты стой здесь…

Она как начала «тыкать» Лиде, бранясь и проклиная ее, так, видать, не могла остановиться. Впрочем, Лиде тоже сейчас было не до политеса.

– Стой здесь, а мы до того берега доплывем и сюда вернемся. Вон ту березку видишь? – Марфуша показала на тонкую березу, которая клонилась с обрыва к воде. – Пригнем ее к тебе, да и вытащим. Обязательно вытащим! А потом к матушке моей тебя сведу. Слыхала про нее?

– Про Маремьяну-то? – с усмешкой глянула на нее Лида. – Конечно, слыхала! Это она тебе помогла на меня порчу навести?

– Я в этом не виновата! – замотала головой Марфуша. – Вот те крест святой, истинный! Матушка – да, руку приложила… Но как навела, так и снимет!

– Зачем? – тихо спросила Лида. – За что порчу навела? Из-за Ванятки? Ведь он сын Василия Дмитриевича, да?

– Христос с тобой! – вытаращилась на нее Марфуша. – Ванятка – сын… – Она нервно сглотнула. – Он сын Кузьмы Ивановича, управляющего из барской конторы.

– Да что ты говоришь! – всплеснула руками Лида. – Быть того не может! А ведь я ему жениться на тебе предлагала, а он отказался!

– Еще бы он не отказался! – зло хохотнула Марфуша. – Ведь матушка пригрозила всю его родню под корень извести, коли он ко мне посватается!

– Всю родню под корень?! – изумленно воскликнула Лида. – За что, Господи помилуй?!

– А об этом пускай она сама тебе расскажет, – уклончиво ответила Марфуша. – Все про себя пускай сама расскажет! Может быть, тогда ты поймешь!

– Мамынька, я замерз! – начал стучать зубами Ванятка. – Поплыли скорей! Нам ведь еще надо чудище спасать!

– Какое это тебе чудище? – легонько дернула его за ухо Марфуша. – Это барыня наша, Лидия Павловна! Понял? А теперь мы и впрямь поплыли. – Но, прежде чем опуститься в воду, она снова повернулась к Лиде: – Ты жди! Мы вернемся за тобой!

– Мы вернемся за тобой, чудище! – крикнул и Ванятка.

Лида только улыбнулась, пытаясь распутать жгут, в который стянулось ее платье. Ладно, туфли она утопила, придется идти босиком, но полуголой к ведьме являться было бы, ей-богу, как-то невместно!

– Знаешь ли ты, откуда берутся ведьмы? – спросила Маремьяна, хмуро глядя в глаза Лиде.

Лида воображала ее совсем иной: костлявой сгорбленной старухой с растрепанными, выбившимися из-под платка волосами, с косящими глазами, один из которых черный, другой серый, и в сером непременно два зрачка. И она никогда не взглянет прямо в глаза человеку! Еще у ведьмы должен быть острый, выступающий подбородок, крючковатый нос и тонкие злые губы, с одной стороны которых торчит клык, будто у зверя или упыря. Ну и, хоть это на первый взгляд и не видно, у нее хребет порос черным волосом и заканчивается небольшим хвостом.

Однако Маремьяну старухой никто бы не назвал! Это оказалась ладная, хотя и худощавая женщина с бледным, без морщин лицом, и впрямь немного похожая на сороку своими легкими, стремительными движениями и гладкими черными волосами без малейших признаков седины, так и обливавшими голову и скрученными в узел на затылке. Возраст ее выдавали только глаза: очень уж проницательные, черные. А имелись ли в каком-нибудь из них два зрачка, разглядеть в мятущемся свете двух факелов, которыми освещалась ее избушка, Лиде не удавалось.