Английский народ является поклонником индивидуализма, он бы никогда не допустил тех опытов над собою, которые допускает украинский народ. Когда же последний стряхнет с себя иго и отстоит свою свободу – Англия с радостью признает свершившийся факт.

На основании всех этих соображений англичане не находили возможным приглашение на Лондонскую конференцию с большевиками ни представителей правительства, возглавляемого Петлюрой, ни представителей Врангеля. В лице Врангеля и остатков его армии, бывших еще тогда в Крыму, они признавали лишь «полицию для охраны в Крыму беженцев из Советской России».

Все это было слишком ясно. И я спросил моих собеседников, не является ли при таких условиях работа украинской миссии в Англии излишней. На это последовал ответ, что, напротив, эта работа представляется весьма ценной и желательной именно в настоящее время, когда так возрос в Англии интерес к украинскому вопросу.

Итак, рассчитывать на скорую помощь Англии в деле прекращения анархии было нечего. Оставалось свести всю работу миссии к дальнейшему информированию англичан об украинском движении и о положении на месте.

Но последнее, то есть фактическое положение, было всегда известно англичанам лучше, чем нам, ибо в их руках был и телеграф, и постоянные курьеры и т. д., мы же в Лондоне были совершенно отрезаны от Украины. Что же касается истории украинского движения, исторического и юридического обоснования прав украинского народа на самоопределение, этнографических границ Украины и т. д., то среди украинских деятелей были настоящие знатоки и специалисты по этим вопросам, которые могли сообщить английскому правительству и английскому обществу куда более полные и точные сведения, чем я. Вот почему я бесповоротно решил тогда, после этого свидания с англичанами, подать в отставку.

Ничего утешительного не было и в том, что сказал Фош Тышкевичу. Все усилия умного Василько, его здравый практический смысл и умение находить выходы в труднейших положениях не могли на сей раз помочь делу.

Вместе с Яковлевым я встретился в Спа с П. Б. Струве и Н. А. Базили. Незадолго перед тем появилось в газетах интервью Струве, в котором он, в качестве министра иностранных дел в правительстве Врангеля, говорил о федерации народов как «равных с равными», о праве народов на разрешение их судеб в своих отдельных Учредительных собраниях и т. д.

Меня тогда это интервью несказанно обрадовало. «Вот он, общий язык, наконец-то», – думал я. Но оказалось, что интервью, видимо, «устарело»… Тогда, еще так недавно, Петлюра с Пилсудским были на территории Украины. Теперь, когда мы беседовали в Спа, «реальное соотношение сил», на которое Струве загадочно ссылался как на основу своей будущей политики, изменилось… И Струве старался внушить нам, что армия Врангеля является еще очень большой силой…

Каким-то холодом веяло от всех его слов. У меня было впечатление, что и симпатичный, чуткий Базили, с которым я встречался раньше в Париже, словно съежился от этого холода. И мы с Яковлевым ушли с этого свидания весьма разочарованными и содержанием беседы со Струве, и столь поблекшим обликом того, кого давно еще, в юности, представляли себе олицетворением самой свободы и яркого горения за высшие человеческие идеалы.

Почти в то же время (точной даты не помню) – либо немного раньше, либо вскоре после Спа – я встретился с А. И. Гучковым, с которым имел собеседование совместно с X.А. Барановским и профессором Смаль-Стоцким.

Невольно напрашивалось сравнение. Как сильно эволюционировал живой, реально мыслящий Гучков! Он готов был теперь, под давлением требований жизни, признать даже самостийность Украины. «Я не боюсь самостийности, – говорил он, – ибо уверен, что потом украинский народ вступит в федерацию с великорусским». Вообще, Гучков был, кажется, первый русский политический деятель, который заговорил наконец о Великороссии как о таковой.

16 июля я послал из Спа на имя министра иностранных дел подробно мотивированное заявление о моей отставке. Я констатировал тот печальный факт, что в Спа всецело подтвердились мои предостерегающие из Лондона сообщения о крушении той политики, которой держалось украинское правительство, и о необходимости изменения этой политики. В заключительной части я высказал мое убеждение о бесполезности моей дальнейшей работы в Англии при создавшемся положении, просил об освобождении меня от обязанностей главы миссии, а также довел до сведения министерства, что еду в Лондон и передаю фактическое руководство всеми внутренними делами миссии, вследствие моего переутомления, доктору Олесницкому. Наконец, я обещал не оставить официально поста в Лондоне до назначения моего заместителя, во избежание демонстрации перед английским правительством моего ухода как факта отчаяния с моей стороны в возможности что-либо сделать в смысле получения от Англии реальной помощи.

Никовский отложил разрешение вопроса о моей отставке до нашего свидания в Вене, которое состоялось во второй половине августа. Я убедил его в том, что не могу быть больше полезным при создавшемся положении. В теплых, задушевных словах Никовский благодарил меня за мои труды в прошлом и просил не рвать связи с Лондоном. Моя отставка была принята. Одновременно, того же 21 августа, я был назначен юрисконсультом Министерства иностранных дел при Лиге Наций и при украинских посольствах в Лондоне и Берлине.

Такое назначение вполне соответствовало моему желанию. В качестве юрисконсульта я мог быть полезным и в Лондоне, и в Берлине, где жила моя семья и куда вскоре приехали также мои две дочери и зять, вырвавшиеся из Киева и переехавшие Днестр под градом пуль с румынского берега. Я готов был и дальше нести работу на защиту справедливых требований украинского народа. Но я не желал больше нести даже косвенную ответственность за политику правительства, которая делалась без моего участия.

Тогда же, в Вене, я предложил на общем совещании послов и политических деятелей учредить украинский национальный комитет, который объединил бы представителей всех украинских партий, от хлеборобов до социалистов-революционеров. В такой комитет могли войти те многие украинские политики, которые не принимали участия в правительстве и его органах, ввиду расхождения с правительством в его тактике и направлении, но не «взрывали» его. Словом, речь шла о создании оппозиции правительства, а не правительству. Никовский вначале поддержал мое предложение, но оно встретило возражения со стороны Василько и других и не осуществилось.

Лишь несколько позже была создана в Вене Всеукраинская национальная рада, с Шелухиным и Грековым во главе. Но она была построена на несколько иных основаниях в отношении состава и программы деятельности.

Сентябрь и октябрь я провел попеременно в Берлине и в Лондоне.

В Берлине я имел возможность ближе ознакомиться с направлением германской политики в отношении Востока Европы.

Посещение со Смаль-Стоцким министра Симонса, будущего министра Ратенау, ряд бесед с парламентариями и общественными деятелями дали материалы для суждения об основных направлениях немецкой мысли. Вырисовывались три течения.

Одно, к которому примыкали правые группы, мечтало о воссоздании монархии в Германии и одновременном восстановлении великой и сильной Российской империи, с неограниченным монархом во главе.