Но и эти фирмы, и финансовые круги Сити, с которыми я был в контакте, допускали скорее возможность соглашения Украины с большевиками, по образцу прибалтийских государств, нежели соглашение с Польшей. Первое было неосуществимо, ибо большевики не собирались уйти из Украины. Второе же стало фактом в конце апреля. И тогда же оборвались переговоры представителей английской промышленности и финансов с нашей миссией.

Одно лишь английское правительство, верное своим навыкам, не спешило еще с открытым выявлением своего отношения к вопросу о польско-украинском соглашении. Оно выжидало результатов наступления польско-украинских войск на Киев. И хотя его отношение к вероятному исходу этого наступления было скептическое, но все же оно воздерживалось до последней минуты от высказывания своих суждений. Я очень часто виделся тогда с шефом кабинета Ллойд Джорджа, влиятельнейшим в то время Филиппом Керром, но долго не мог добиться от него даже каких-либо намеков по этому поводу. «Поживем – увидим», – повторял он в несколько измененной редакции старую французскую поговорку.

Из выдающихся английских государственных деятелей я поддерживал также отношения с лордом Робертом Сесилем и Асквитом, которых все время информировал и держал в курсе событий на Украине.

Первый из них имел очень смутное представление об украинском движении и с трудом различал, кто есть Петлюра и Раковский. Но при первой же встрече Сесиль просил меня дать ему все материалы, какие только имеются в моем распоряжении. Он просил также прислать ему фотографию Петлюры.

С той поры этот пытливый и добросовестный деятель внимательно следил за всеми событиями на Украине, всегда аккуратно отвечал на письма и т. д. Одновременно он интересовался выяснением участия евреев в большевистском движении, о чем имел преувеличенное представление. Я послал ему в связи с этим вопросом некоторые материалы. Тогда же с ним вступил в переписку по этому же поводу Р. М. Бланк.

С Асквитом я встретился на торжественном обеде общества Лиги Наций. Я был случайно его соседом за столом. Он расспрашивал меня об украинском крестьянстве и особенно интересовался тем, какая украинская политическая партия соответствует английской либеральной партии, лидером которой он является и по сю пору.

Мое соседство с Асквитом весьма заинтриговало тогда многих присутствовавших на этом обеде.

Ко мне потом подходили, знакомились. Случай играет всегда огромную роль в дипломатическом мире, и этот обед дал мне потом доступ и общение с очень интересными людьми. Из представителей других держав особенно тепло относились к украинскому движению Венизелос и Вайда-Воевод.

Венизелос видел в Украине собрата по общим интересам на Черном море. Я с ним виделся неоднократно в Лондоне, Сан-Ремо и в Спа, и он неизменно изъявлял готовность поддержать украинский вопрос перед своими сильными друзьями.

Румынский премьер, Вайда-Воевод, гостивший тогда в Лондоне, родом из Трансильвании, являл собою нагляднейший образец новой Румынии. Он страстно тянулся к свету, идущему с Запада. Это чувствовалось в каждом его слове. Утонченно культурный, он хотел видеть в будущем свою родину такою же. И он не боялся «иностранного засилья», а, напротив, ждал от него блага для своей страны. Мне привелось присутствовать при его горячем споре на эту тему с князем Сапегою, который был тогда польским послом в Лондоне. Сапега, сам получивший от западной культуры все, что только возможно, воспитанный в Лондоне, держался иных взглядов по этому вопросу.

Немного позже приехал в Лондон итальянский министр иностранных дел Шалойа.

Он весьма охотно назначил мне аудиенцию и оказался весьма чутким другом украинского народа и вообще всех народов, проснувшихся от вековой спячки и стремящихся к свободному существованию под солнцем. Шалойа был довольно известным юристом в Италии, его появление на арене дипломатии было недавним и не очень продолжительным. Его сменил Сфорца, принимавший потом столь активное участие в вопросе о Верхней Силезии.

Все ясней становилось, что Англия с каждым днем все больше склоняется к отказу от всяких планов интервенции. Рабочая партия настойчиво требовала соглашения с большевиками.

Ллойд Джордж, убежденный противник не только большевизма, но и вообще социализма, пришел, однако, к заключению, что ближайшим путем к падению большевистского режима является своего рода «непротивление злу».

Он как бы хотел показать и своей рабочей партии, и всему миру, что большевизм, предоставленный самому себе, сам же себя приведет к своему логическому концу. При борьбе с большевизмом пушками последний остался бы, даже в случае поражения, с ореолом мученичества, вошел бы в историю как жертва, удушенная иностранными капиталистами – бандитами.

Вот почему Ллойд Джордж повел эту новую свою политику в отношении русского вопроса и допустил посещение большевистского царства представителями английских рабочих, писателями и т. д.

Он хотел, чтобы они сами убедились, своими глазами увидели, к чему привело на месте применение большевистских теорий и приемов, их насаждение в область действительной жизни. Большинство кабинета шло с Ллойд Джорджем.

Но был и решительный противник этого направления. То был военный министр Черчилль.

В своем пространном интервью по еврейскому вопросу, появление которого вызвало всеобщее внимание, Черчилль выступил в то время со своим оригинальным делением всего еврейства на сионистов и большевиков. Сионисты представлялись в этом интервью как лучшие сыны еврейского народа. Черчилль высказывал свое горячее сочувствие сионизму и пожелание достижения его идеалов.

Наоборот, большевики-евреи были представлены как враги рода человеческого. И тут же была брошена фраза о «российских большевиках и петлюровских бандах» как явлениях общего происхождения и порядка.

Выводы были весьма ясные. Во-первых, Черчилль объявлял себя большим другом сионизма. Во-вторых, он не знал о существовании среди еврейства огромного количества, подавляющего большинства, не принадлежащего ни к официальному сионизму, ни к большевизму. В-третьих, он был решительным противником украинского движения.

Но и помимо этого интервью было известно, что Черчилль, как настоящий реакционер, мечтает о восстановлении старой России. У него продолжали искать покровительства и помощи все бывшие белые генералы и новые кандидаты на эти роли.

И хотя Черчилль был в подавляющем меньшинстве, но все же его выступление и направление давали пищу для всяких надежд со стороны тех, кто даже во сне видел возврат к старому.

Работала наша миссия все это время с большим подъемом и напряжением всех своих сил. Олесницкий взял на себя всю переписку и сношения с Лигой Наций. Сэр Эрик Дрэмон, генеральный секретарь Лиги Наций, живо интересовался Украиною, размножал и рассылал членам Совета Лиги все, что мы ему посылали. Существовала, кроме того, специальная украинская секция при Обществе Лиги Наций, председателем которой состоял Олесницкий.

Вишницер специально заведовал еврейским отделом, помимо общих обязанностей по секретариату и прессе. Затем была специальная секция по экономическим и торгово-промышленным вопросам, которой ведали Меленевский и Шафаренко, автор весьма интересной брошюры о богатствах Украины.