Наконец, Липинский, живший под Веной, разносил парламентаризм в своих «Листах к хлеборобам», печатавшихся в сборниках союза хлеборобов-державников, и видел спасение Украины лишь в одной только «трудовой» монархии. Не партии, а классы должны управлять по этой схеме государством.

Каждый класс принимает ту долю участия в управлении, которая соответствует значению и пользе этого класса для государства. Во главе же стоит монарх, наследственный гетман. Как олицетворение верховной, надклассовой власти, такой монарх считается не принадлежащим ни к какому классу. Кандидатом в монархи со стороны группы Липинского является бывший гетман П. П. Скоропадский.

Есть, впрочем, и такие группы, которые высказываются за монархию парламентского типа, наподобие английской. Эти группы выдвигают кандидатуру Василия Вышиваного, родом из Габсбургского дома (Вильгельм Габсбург), украинского патриота, превосходно владеющего украинским языком. Почтенный украинский деятель Е. X. Чикаленко также призывал в «Воле» к такого рода парламентской монархии, причем искал монарха среди шведского, английского или другого царствующего в Западной Европе дома.

Вообще, и среди тех, кто не задавался новыми утопиями, а стремился к уже существующим образцам государств Западной Европы и Америки, также появилось деление на монархистов и республиканцев. Монархисты этого толка ссылались всегда на Англию, Италию, Швецию и т. п., как доказательство того, что и при монархе все может обстоять не хуже, чем в республике. Но при этом всегда забывалось, что республиканский образ правления как таковой сам по себе гарантирует демократические устои государства, тогда как монархия, в условиях восточноевропейских, может в любой момент эволюционировать в сторону реакции и абсолютизма. Я не хочу сказать, что последнее является неизбежным и обязательным. Но возможность такой опаснейшей эволюции, конечно, имеется.

Сам Петлюра, все партии центра и большинство состава украинских социалистических партий являются последовательными приверженцами парламентаризма и демократической республики. Большинство галицийских и буковинских украинских партий стоят на этой же платформе. Но зато почти все галичане находятся в резкой оппозиции к Петлюре и правительству из-за вопроса о судьбе украинской Галиции, то есть из-за подписания апрельского соглашения с Польшей.

В начале декабря Василько и я были приглашены в Тарнов. Петлюра и правительство хотели ближе ознакомиться с положением дела за границей. Василько больше всех мог осветить вопрос о польско-французской ориентации. Я был в курсе английской политики, кроме того, я только что побывал в Женеве.

Наконец, был решен вопрос об отозвании Тышкевича, с опозданием на целый год… Его заместителем был назначен Шульгин.

Маленький, но опрятный городок Тарнов был переполнен украинцами. Тут помещалась и ставка Петлюры, и все министерства. На улицах встречалось множество украинских солдат. В ресторанах и кафе только и раздавалась украинская речь. Местное польское и еврейское население имело свой домашний угол. Бездомные же украинцы, пользующиеся в Тарнове гостеприимством Польши, поневоле искали пищи и уютного тепла в ресторанах и кофейнях.

Только здесь, в Тарнове, можно было понять, сколь велик был огонь патриотизма, горевший в груди собравшихся здесь украинцев, остатков административного аппарата и представителей политических партий. В Министерстве иностранных дел, которое помещалось в одной из гостиниц, в наиболее просторной комнате сидело не менее 20 душ, из которых большинство весь день стучало на пишущих машинках… В этой же комнате, в углу, работал и сам Никовский, и директора департаментов… В двух других маленьких комнатах теснились остальные работники министерства.

Люди познаются больше в несчастии, нежели в зените успеха. Это старое правило. За те три дня, которые мы пробыли в Тарнове, я трижды виделся с Петлюрою. Его трезвые государственные взгляды, безграничная любовь к Украине, умение ориентироваться и отчетливое знание всего, что происходило за границей, на сей раз обнаружились еще рельефнее, чем во время встречи в Каменец-Подольском. Он снова как бы вырос. Все муки, выпавшие на долю этого человека, всякие обвинения, сознание огромной ответственности закалили его. Он продолжал оставаться на своем посту.

Очень хорошее впечатление произвел на меня Омельянович-Павленко, настоящий боевой генерал, прямой, открытый. Украинская армия, бывшая в это время на территории польской Галиции, насчитывала около 30 000 человек. Это было ядро, которое сохранялось на случай перемены обстоятельств в качестве первых кадров будущей армии.

В составе правительства я встретил всех старых знакомых и друзей. Премьером был А. Н. Левицкий, товарищ по адвокатуре, бывший подсудимый по делу Лубенской обороны евреев от погромов. Министр внутренних дел Саликовский был так близок и памятен по редакции «Киевских откликов», по всероссийскому съезду Народно-социалистической партии. Никовский, Прокопович, Зайцев были товарищами по партии. Корчинский, не входивший в это время в состав правительства, был тут же и болел по-прежнему душою за те неслыханные квалифицированные страдания, которые выпали в огне анархии на долю еврейского народа. Красный обрадовал меня своей неизменной стойкостью. Он не разлучался с правительством, все видел и все знал. Но он огорчил меня сообщением, что при спешных отступлениях армии он растерял почти весь свой архив и данные о погромах, о еврейско-украинских отношениях и т. д. Он состоял в очень добрых отношениях с Омельяновичем-Павленко, который все время, и теперь, и раньше, принимал, по его словам, самые решительные меры против еврейских погромов, начиная от пропаганды и личных выступлений пред войсками и кончая расстрелами погромщиков на месте преступления. Впоследствии, в июле 1921 года, когда писалась настоящая книга, в мое распоряжение поступили, наконец, некоторые документы о такого рода мерах борьбы украинского правительства и представителей Верховного командования армией с погромами. На содержании этих документов я останавливаюсь в следующей главе.

В то время, когда мы были в Тарнове, украинское правительство не располагало ни одним вершком украинской территории. Условия жизни в Тарнове были больше чем скромные и чисто походные, перспективы весьма неопределенные. И все же лучшие сыны украинского народа, собравшиеся здесь, крепко спаялись в одно целое, бодро переносили лишения и твердо верили в будущее, в осуществление всех своих надежд. Вместо того чтобы рассыпаться по свету в качестве эмигрантской пыли, вместо поисков личной карьеры и счастья, они терпеливо ждали здесь, вблизи от родины, пока пронесется наконец смерч большевистского засилья над родными полями, и готовились к возвращению для работы по возрождению порядка и государственности.

С чувством глубокого уважения к этим людям и с верою в конечный успех их стремлений покинул я Тарнов.

Моя отставка по должности главы миссии в Англии вызвала по моему адресу упреки и неудовольствие в некоторых украинских кругах. Начались разговоры, что я был больше занят в Лондоне деятельностью в области специально еврейской, чем общеукраинской. Всегда корректная по отношению ко мне, пока я состоял на ответственной должности посла, украинская пресса также изменила свое отношение. В еженедельной газете «Воля» 2 октября, то есть через 6 недель после принятия моей отставки, появилась передовая, в которой было сказано, что для меня «еврейский вопрос был куда больше известен и интересен, нежели украинский» и что поэтому миссия в Англии мало успела сделать для привлечения интереса англичан к Украине.