— А какие были оставлены следы, свидетельствующие о том, чтомашина стояла там в ожидании?

— Остались следы на том месте, где она стояла и гдеотъезжала.

— И что же свидетельствует о том, что она неспроста стоялатам?

— По следам видно, где она тронулась с места, потом, резкоразвернувшись, поехала обратно по направлению к шоссе.

— Так, — сказал Мейсон, — а если бы не было следов,свидетельствующих о повороте, куда бы тогда она поехала?

— Она бы поехала прямо вперед.

— А что было впереди?

— Невозможно было ей ехать туда.

— Это почему? Что ей мешало?

— Океан.

— О, ясно. Значит, машину пришлось развернуть.

— Конечно, ему пришлось так поступить.

— Получается, единственным свидетельством того, что машинабыла там оставлена специально, являются следы резкого разворота?

— Ну, машина ждала, когда за ней приедут. Об этомсвидетельствуют следы ее движения на том месте, где обнаружили убитую женщину.

Мейсон снова спросил:

— Послушайте внимательно мой вопрос, на который я хочуполучить ответ. Какие были оставлены следы, по которым можно было быутверждать, что машина была оставлена для того, чтобы дождаться другой?

— Об этом свидетельствуют следы машины Эзел Гарвин, которуюумело подогнали в след оставленной раньше машины.

— Таким образом, преступник хотел избавиться от следовподжидавшей машины, которая вам открывала истинную картину происшедшего, и выбы делали выводы по следам совсем другой машины.

— Если вы хотите представить это таким образом, то да.

— Мой дорогой, — с улыбкой поправил его Мейсон, — это не яхочу так представить. Вы хотите так представить. Вот и представляйте вашуверсию, но только, будьте добры, постарайтесь излагать поближе к истине.

— Хорошо. Все именно так и было.

— Выходит, вы заблуждались, когда утверждали, что об этомможно было судить по следам машины, на которой скрылся преступник?

— Нет.

— Но все же, какие следы машины, которая была там оставлена,свидетельствуют о том, что она стояла до возвращения преступника?

— Об этом можно судить по рисунку отпечатков протекторовмашины, которая подъехала следом.

— Вы имеете в виду машину, в которой лежало тело убитойженщины?

— Да.

— Потрудитесь выслушать меня внимательно, — призвал егоМейсон. — Было ли в следах машины, которую, как вы утверждаете, убийца оставилспециально, что-нибудь, точно свидетельствующее о том, что она была оставленаспециально?

— Ну, нет, — сказал шеф полиции и попытался объяснить: —Практически, утверждать это невозможно. Нельзя по следам машины сказать:подъехала ли она или стояла час, два или все четыре. Другое дело, если бы шелсильный дождь.

— О, — произнес адвокат с обезоруживающей улыбкой, — тогдавы ошибались, заявляя присяжным при даче свидетельских показаний в прямомдопросе, что следы стоявшей машины свидетельствуют о том, что она былаоставлена там на некоторое время?

— Верно. Эти следы ни о чем таком не говорят, — согласилсяполицейский. — Просто обычно приходится восстанавливать картину, привлекаяследы другой машины.

— Так вы ошибались? — настаивал Мейсон.

— Ну, я… я так думал.

— Я знал, что вы ошибались, — сказал адвокат, продолжаяулыбаться. — Я лишь хотел удостовериться, как не просто добиться от васпризнания в этом. У меня все, шеф, благодарю вас.

— Минуточку, — выкрикнул Кавингтон, вскочив со своего места.— Вы не ошиблись, заявляя, что убийца оставил машину на время совершенияпреступления, а позже подъехал на другой машине непосредственно к первой, нетак ли, шеф?

— Я протестую, — улыбаясь, заявил Мейсон, — против попыткипрокурора оказать давление на свидетеля. Я могу задавать наводящие вопросы вперекрестном допросе, но прокурор не имеет права задавать свой вопрос напрямик.

— Протест принимается, — согласился судья.

— Что же все-таки случилось? — спросил Кавингтон.

— Свидетель, — объяснил Мейсон, — пытался изложить картинупроисшествия, опираясь на два факта. Я хочу знать, были ли сделаны фотографииэтих следов?

— На месте преступления уже слишком сильно наследили, преждечем туда приехали наши фотографы, — раздраженно ответил Кавингтон.

— Ну, защита, я надеюсь, за это ответственности не несет, —пошутил адвокат.

— Так скажите нам об этих следах. О чем они говорят?

— Я выражаю протест против требования давать заключение поэтому свидетельскому показанию, — заявил Мейсон. — Для этого не былонадлежащего основания.

— Протест принимается, — произнес судья Минден, но затемдобавил довольно едко: — Свидетель определенно представил поспешное заключение,аргументируя его сомнительными фактами.

— Совершенно верно, ваша честь, — согласился адвокат,улыбаясь. — А потом он признал, что ошибался.

— Он не ошибался в том, что случилось, — упорствовалКавингтон.

— Свидетель признал, что он ошибался, — сказал Мейсон.

— Очень хорошо, — сказал Кавингтон с усмешкой. — Вывиртуозны в вашей технике ведения допроса, но думаю, господа присяжныезаседатели понимают все.

— Уверен, что они все понимают, — многозначительно произнесМейсон.

— Можете пригласить следующего свидетеля, — обратился судьяМинден к Кавингтону.

Вошел судебный пристав, подошел к Перри Мейсону и вручил емусложенный лист бумаги.

Адвокат развернул его и прочел.

Ему предлагалось через два дня в восемь часов вечера явитьсяв комиссию жалоб при коллегии адвокатов для обсуждения предъявленного ему искаоб использовании им свидетеля так, что его действия привели к искажениюсвидетельских показаний.

Мейсон сложил документ и сунул его в карман.

Кавингтон, наблюдая за спокойным выражением лица Мейсона,сказал Джарвису:

— Черт бы его побрал. Он только притворяется, что всенормально, а на самом деле у него душа не на месте. Если завтра на перекрестномдопросе Ирвинга он попытается разрушить свидетельские показания, то тем самымперережет себе горло. Если он допустит, чтобы показания свидетеля не былиподвергнуты сомнению, то перережет горло своему клиенту. — Прокурор довольнопотер руки и добавил: — Мы проучим каждого, кто встанет у нас на пути.