Она прощается, машет мне старческой рукой, поправляет платок и уходит в дом.

А я иду по деревне. Всю ее сожрал жук. От клуба жук оставил одну стену с окнами. С бревенчатого дома сорвал крышу. Общественную баню жук, видимо, подгрыз с одной стороны, и она покосилась так, что вот-вот повалится. И избы, избы, избы – везде побывал жук.

Совсем темно, и я облегченно вздыхаю, когда включаю в доме весь свет. Забираюсь, наконец, на протопленную печку и накрываюсь с головой пушистым пледом.

День перед отъездом. Жаркий августовский день. Купаться он пойдет с семьей, только часа через три после обеда, когда не будет солнца. И от солнца некуда деваться, только если вернуться домой к отцу, под кондиционер. Это, конечно, можно, но папа внимательно смотрит телевизор. От телевизора у него портится настроение, и он ругает всех подряд. Ругает, мрачнеет и продолжает смотреть.

Нет, к отцу в номер идти не стоит.

* * *

Не стоит еще и потому, что вот-вот появится Храбрякушка. Эта девушка – она местная, старше его на год. Ей пятнадцать. Родители ее алкоголики и отличаются от бомжей лишь тем, что не пропили пока еще старый свой домишко.

Храбрякушка – смешное прозвище – она получила в два приема. Сначала дочку алкоголиков звали Побрякушка. За то, что она ходила по пляжу и продавала пиво отдыхающим. Ее авоська с бутылками звенела и брякала с утра до вечера. Ну чистой воды Побрякушка.

А потом произошла история, которая изменила ее прозвище. Она сцепилась с тремя мужиками, которые наглели и пытались отобрать у нее пиво. Она пыталась отлупить их авоськой, разбив о камень бутылки…

Закончилось все тем, что она едва спаслась, потому что разгневанные потные быки уже тащили ее окунать в море, а она так эпично и грандиозно материлась, что недовольные обыватели наконец вступились.

– Оставьте девочку в покое!

– Храбрая девочка…

– Так это ж Побрякушка с Рабочей улицы.

– Храбрякушка!

Так и приклеилось. Постепенно она становилась девушкой, стройной и симпатичной. И стала замечать на себе взгляды мужчин, лежащих на пляже, но хорошо помнила, что в случае чего они легко могут отобрать у нее товар, да и избить тоже могут…

Поэтому она смотрит в песок, когда бредет по пляжу и кричит: «Пиво, холооодное пиво! Кукуруза горячая! Трубочки обалденные! С кремом, с орехом!»

Такая у нее жизнь. Зато всегда есть деньги на мороженое и газировку.

* * *

Его зовут просто – Вовка. И у него никогда нет денег. Отец не считает нужным давать даже мелочь. Рано. «Если что-то нужно, подойдешь, спросишь – купим».

У него нет денег, поэтому он сидит и ждет ее на углу Рабочей улицы и переулка Чехова. Там, где ветеринарный пункт. С каждой секундой становится жарче. Кажется, вот-вот расплавятся и растекутся жижей дома и деревья. И редкие белые облака сахарной ватой упадут на горячую пыльную улицу. И только белое солнце будет висеть над закипающей землей долго. До вечера.

– Хей, Простововка. Это я пришла. Молока принесла. – Она зовет его так, потому что сама при знакомстве представилась Храбрякушкой. А он смутился и сказал: «А я просто Вовка». Так и пошло. Простововка.

– Мороженое?

– Ну да. Смотри, сегодня какое! – Она достает плоский брикетик пломбира на палочке, завернутый в тонкую бумагу с розово-синим рисунком.

– Вкусное небось, – отвечает Простововка и удерживается, чтобы не сглотнуть.

– Еще бы, пломбир. – Она разворачивает мороженое и, смяв, выкидывает обертку в канаву.

– Давай по очереди. – Она облизывает мороженое сама и протягивает ему. В такие моменты ему так сладко на душе и тревожно, и снова сладко, что он совсем почти не чувствует вкус.

– Пить хочется.

– Конечно, сладко ведь.

– Сладко.

– Много бы сейчас отдал за газировку?

– Да все бы деньги, что были, те бы и отдал.

– А сколько у тебя есть? – Она интересуется, так как профессиональная торговка в ней не дремлет.

– Нисколько. – Он не успел придумать отмазки. – Отец не дает. Говорит, попросишь – куплю.

– Ясно. Кавалер, а без денег. – Эта фраза, откуда-то почерпнутая, нравится ей.

– Кавалер?!

– Ну да. Ты же мой кавалер, разве нет?

И он соглашается поспешно:

– Да, кавалер.

– А денег нет…

И тут она лезет в сумку.

– У меня газировка есть. Бесплатная. Давай попьем, только быстрее. А то мать позовет. – Она протягивает ему бутылку. Он открывает.

– А мы завтра уезжаем.

Она, храбрая девочка, на секунду, на одно короткое мгновение чего-то пугается:

– Куда, на экскурсию?

– Нет. В Москву мы. Уезжаем.

– А… ну да. Соскучились небось.

– Нисколько. Не хочу уезжать. Не накупался еще.

– Море у нас. Да.

– И мороженое. И газировка.

Она улыбнулась.

– Есть и получше кое-что.

У него вдруг совсем пересохло в горле, хотя он только недавно отдал ей бутылку с газировкой.

– Что?

– А ты глаза закрой.

Он закрыл. И почувствовал, что она прикоснулась губами к его губам, и тут произошло совсем странное – будто все самое приятное и нежное оказалось с ним рядом и в нем… И это было точно мороженое с холодной газировкой в самую жаркую погоду. И это должно было длиться всегда, а длилось всего несколько секунд.

– Храбрякушка! Домой беги, стерва!

Все кончилось. Она вдруг оказалась метрах в двух от него.

– Ну что, пока? – спросила она, улыбаясь, точно сообщила ему какую-то важную и добрую тайну.

– Я приеду!

– Следующим летом, ага. Я буду на пляже. Найдешь меня. – И вдруг закричала: – Пиво холодное! Трубочки обалденные!

И посмотрела на него пристально. Так, как может смотреть только женщина, которая прощается навсегда. Но он, конечно, не понял этого взгляда. Он думал о поцелуе, который был похож на газировку с мороженым.

– Пока, Вовка.

– Пока, Хра…

– Света. Для тебя теперь Света…

И побежала так быстро, что он не успел назвать ее настоящее имя.

Как цветы райские, которые цветут в любое время года и во много раз красивее и благоуханней, чем оранжерейные и полевые.

Это случилось в конце девяностых, когда не было у нас работы и денег, зато было много планов и иллюзий.