ужаса она испытывала, рискуя своей жизнью ради малейшей надежды на свободу, и понимает, что снова выберет этот путь. Она касается руки Филоса в ответ, и их пальцы переплетаются.

У Амары так бешено бьется сердце, что она не может шевельнуться. Ей владеет Руфус, который уверен, что волен распоряжаться ей точно так же, как и любой другой вещью в этом доме, в том числе и мужчиной, которого она сейчас держит за руку. Это совершенно неоправданный риск, но Амару опьяняет мысль о том, что она сама выбрала себе любовника, что она наконец поступает сообразно собственным желаниям. Она не готова от этого отказываться.

— Я каждую ночь запираю дверь, когда ложусь спать, — шепчет она, по-прежнему не глядя на Филоса. — Но сегодня оставлю ее открытой.

Амара встает, чувствуя, как пальцы Филоса выскальзывают из ее ладони, и поспешно уходит из сада, чтобы не передумать.

Оказавшись в спальне, Амара заученными движениями достает из сундука средство от беременности, вынимает из волос шпильки, разбирая прическу на пряди. Ожидание мучительно, и Амара не знает, что для нее страшнее: то, что Филос придет, или то, что он не появится. Амара неотрывно смотрит на полузакрытую дверь, пока ее очертания не становятся совсем размытыми. Наконец дверь распахивается.

Филос стоит на пороге, словно до сих пор не уверен, что его здесь и вправду ждут.

— Запереть замок?

Такая деловитость удивляет Амару. Она кивает. Филос закрывает дверь на замок и поворачивается к Амаре. Они смотрят друг на друга, и Амара понимает, что Филос не может подойти к ней, что он боится даже больше, чем она.

— Я часто представляла тебя здесь, — произносит Амара.

— Правда?

Амара кивает.

— А ты думал обо мне?.. — Она не заканчивает фразу, потому что не знает, о чем именно хочет спросить.

— Каждую ночь.

— И вот ты здесь.

— И вот я здесь. — Филос берет протянутую Амарой руку.

Сегодня они чересчур взволнованы — не то что прошлой ночью — и целуются слишком неуклюже, пока страх в конце концов не уступает место желанию. Амара убеждает себя, что в любой момент можно остановиться, что все можно вернуть, что они еще не сделали ничего непоправимого. Она повторяет это про себя, когда они садятся на кровать, когда Филос стягивает с ее плеч платье и даже когда она оказывается голой. Она пытается снять с Филоса тунику, но тот мягко отталкивает ее руку.

— Я тоже хочу на тебя посмотреть.

Филос поднимает на Амару стыдливый взгляд:

— Я боюсь вызвать у тебя отвращение.

— Этого не случится, — отвечает Амара. — Прошу тебя.

Филос снимает тунику через голову — и Амара сразу понимает, что он имел в виду. На левой стороне груди у Филоса не просто выжжено клеймо, на ней изуродована вся кожа. Должно быть, отметину ставил какой-то бракодел или Филос сопротивлялся. Слова, покрытые рубцом, размыты, но Амаре все же удается их разобрать. Non Subdito. «Непокорный».

Амара понимает, что нужно действовать, пока Филос с чем-нибудь не спутал ее потрясение. Он вздрагивает, когда Амара накрывает шрам ладонью, но не отстраняет ее руку. Наклонившись, она целует ту часть тела, которую Филос так боялся ей показать, а затем поднимает глаза.

— В борделе никого не клеймили, — говорит Амара. — Иначе мы бы упали в цене. Но иногда мне кажется, что на мне не осталось ни одного чистого кусочка кожи.

Филос вновь целует Амару, но она уже не думает о том, что есть обратный путь.

Немного погодя они уже лежат в обнимку, и Филос, извиняясь, шепчет Амаре, что в следующий раз продержится дольше, но Амара молчит: ей не хочется, чтобы Филос понял, что она плачет. Слезы начинают капать Филосу на плечо, и он, встревоженный, садится.

— Я сделал тебе больно?

— Нет. — Амара начинает плакать еще сильнее. — Просто это было так по-особенному. И я вдруг поняла… — Она не может говорить, не может выразить словами переполняющее ее чувство утраты.

— Понимаю. — Филос притягивает Амару к себе. — Все хорошо.

Амара прижимается к Филосу, который гладит ее плечи, и горе постепенно отступает.

— Я понимаю, почему это происходит, — произносит Филос. — Если тебя это утешит, знай: когда я впервые оказался с девушкой после Теренция, я выплакал все глаза.

— Ты плакал?

— Это было ужасно. Я так смутился.

— Что она сказала? Ты виделся с ней после этого?

Амара ощущает нерешительность Филоса еще до того, как он заговаривает.

— Думаю, этот рассказ стоит отложить на потом, — уклончиво отвечает он. — Но ты, наверное, и так все знаешь благодаря своей связи с тем парнишкой с лампой в руках. Когда я увидел вас вместе, то сразу же понял, что ты его любишь.

— Ты сейчас о Менандре? — спрашивает Амара, встревоженная такой осведомленностью Филоса. — Да, я любила его. Но он никогда не был моим любовником. Нам так и не представился случай.

— Значит, я у тебя первый? — В голосе Филоса слышится радость и удивление. Это настолько нелепый вопрос, что Амара еле сдерживает смех. — Я не шучу! Если ты меня не выбрала, то это не считается.

— Филос, — веселым тоном отвечает Амара, — я в буквальном смысле спала с сотнями мужчин. Я работала в борделе. Я даже не буду пытаться всех припомнить.

— Тогда никто из них не считается. — Взгляд Филоса становится еще серьезнее. — Если ты их не выбирала.

Амара хочет возразить, но, глядя на напряженное лицо Филоса, понимает, что он, вероятно, думает о своей, а не об ее жизни.

— В таком случае да. Ты мой первый любовник. — Вопреки своим благим намерениям, Амара все же усмехается.

— Смейся-смейся, — целует ее Филос. — Но помни, что я довел тебя до слез.

— Так это теперь повод для гордости? Любить девушку так, чтобы она плакала?

Они заливаются смехом, и тела их безостановочно трясутся оттого, что им приходится вести себя тихо, и всякий раз, когда Амара думает, что успокоилась, она ловит взгляд Филоса и снова катится от хохота.

Веселье понемногу сходит на нет, и Филос приподнимается на локте, чтобы смотреть на Амару сверху вниз. Она замечает, что он неосознанно пытается прикрыть шрам второй рукой.

— Могу ли я вернуться сюда завтра и снова довести тебя до слез?

— Да, — отвечает Амара. — Вот только я не знаю, как проживу без тебя с этой минуты до завтра.

От этих слов в комнате как будто становится темнее. Филос, освещенный лампой, так близко, и Амаре от этого очень спокойно, но все же она понимает, что ни один из них еще никогда так не рисковал.

— Если мы продолжим встречаться, — произносит Филос, — нам нужно защищать друг друга. Это значит, что днем мы не можем оказывать друг другу никаких знаков