неразличимы. Амара мысленно переносится в дом Корнелия, где год назад они с Дидоной выступали у фонтана с золочеными нимфами. У нее перед глазами встает вдохновенное лицо поющей подруги. Амара закрывает глаза, погружаясь в воспоминания.

В реальность ее возвращает знакомое слово. Хремет. Даже исковерканное латинским акцентом, это греческое имя неприятно поражает Амару. Так звали ее первого хозяина — мать продала ему Амару в Афидне, — который сначала сделал рабыню своей любовницей, а потом отправил в бордель. Но здесь, на сцене, стоит совсем другой Хремет — старик, встревоженный тем, что его сын спутался с проституткой. Амара, чувствуя, как потеют ладони, пытается следить за сюжетом. Руфус не знает, что для нее значит это имя; она никогда не говорила с ним о Хремете.

На сцене под свист и смешки появляется гетера Вакхида. Актриса в зеленом хитоне и с бусами на запястьях заметно переигрывает. Вслед за ней выходит группа танцовщиц. Амара не может разобрать все слова, но улавливает общий смысл. Женщина может думать только о том, как бы скопить побольше денег, она в ужасе оттого, что красота ее увядает, и хочет как можно дольше сохранить свое положение. Амара бросает взгляд на Друзиллу, но та со спокойной улыбкой наблюдает за тем, как вскрываются неприглядные стороны их жизни. Амара переводит завороженный взгляд на Вакхиду, свое грубое подобие, и ее берет оторопь оттого, что Руфус, быть может, видит ее именно так.

Тем временем на сцене другая, более невинная девушка, прижав ладони к груди, со всей искренностью признаётся в любви единственному клиенту. Амара облегченно выдыхает. В воображении Руфуса она, конечно же, это хрупкое создание, а не Вакхида. История приближается к сюжету, который Амара сотню раз слышала от любовника, к сюжету, заезженному, словно колея на дороге: благонравная девушка не по своей воле становится шлюхой, но щедрый патрон освобождает ее и женится на ней, когда оказывается, что она происходит из знатного рода. Амаре всегда было не по себе оттого, что у нее нет именитых предков, которые могли бы сослужить ей службу, и теперь ей становится еще тревожнее.

Она задумывается о словах Филоса: «Только дураки считают, что жизнь — это пьеса, в которой есть надежда остаться верным добродетели». Филос совсем не похож на Феликса, но оба они, понимает вдруг Амара, намного ближе ей, чем Руфус. Амара без труда может представить, с каким презрением ее бывший хозяин отозвался бы о пьесе. При воспоминании об их последней встрече и о сделанных предложениях у Амары вспыхивают щеки. Порой ей не верится, что она ведет эту игру с Феликсом. Ей кажется безумной сама мысль о том, чтобы вести с ним дела, хоть она у него в долгу. Феликс все же знает, как себя обезопасить. Он никогда не будет подобен Миртале и тем более Фабии. А если Руфус бросит Амару, она мало к кому сможет обратиться. Уж лучше быть Феликсом или его приспешником, чем голодать.

Амара смотрит на ложу, в которой сидит ее патрон, словно он, пусть и невидимый, может ее утешить. Но глухая стена не дает ей успокоения. Руфус спрятал ее, облаченную в алый шелк и усыпанную чужими украшениями, но — не сегодня, так однажды — он поймет: она и есть Вакхида. Амара вспоминает ночь, когда Руфус вышел из себя и сказал: «Бордель все же наложил на тебя отпечаток». Закрыв глаза, Амара представляет, что спокойно сидит у себя в кабинете, а не здесь, у всех на виду, где приходится улыбаться вопреки страху.

Глава 18

1. Любовники, как пчелы, живут медовой жизнью.

2. Ах если бы!

Переписка на стене в Помпеях

Домой из театра Амару несут в паланкине. Вечер только наступает, но без Руфуса Амара не может пойти вместе с Друзиллой на пир: там будут другие мужчины, а ее патрон сегодня проводит время с семьей. В паланкине темно; плотные занавески скрывают Амару от зевак, но она чувствует себя взаперти. Она пытается насладиться такой роскошью — Амара нечасто оказывается в паланкине, — но не может отделаться от мысли, что ее вес давит на плечи рабов, натертые шестами. Амаре не видно, куда ее несут, поэтому, когда паланкин останавливается, она испытывает облегчение, смешанное с удивлением. Носильщики опускают Амару на землю, и она выходит на мостовую. Амара стучится в высокую дверь, а принесшие ее мужчины, будто тени, становятся у нее за спиной. Скрипнув, тяжелая дверь открывается, и Амара проскальзывает внутрь.

Ювентус и не думает отходить в сторону. Амара пытается уклониться от привратника, но тот тянется вперед, чтобы закрыть дверь, и Амаре остается только протиснуться между ним и стеной, иначе она оказалась бы зажатой в угол. Пока Ювентус возится с замком, Амара спешно выходит из коридора и через атриум бежит в свою комнату, убеждая себя, что не боится привратника.

В мерцающем свете кажется, что нимфы, нарисованные на стенах, движутся. Марта оставила зажженную лампу на столике у дивана. Тут же стоит бокал вина — вероятно, служанка решила, что госпожа захочет отметить Флоралии в одиночестве. Амара далеко не в первый раз с тех пор, как ее освободил Руфус, задумывается, смогла ли бы она отказаться от всего, что имеет, и вернуться в лупанарий взамен на то, чтобы вновь оказаться рядом с Дидоной.

Из атриума доносится шум: наверняка Ювентус обходит дом, чтобы затем отправиться спать. Амара подавляет в себе желание запереться в спальне, захватив с собой лампу и бокал. Конечно, в доме кроме нее и привратника есть еще люди. Филос, Марта и Британника должны быть где-то рядом.

Вместо того чтобы прятаться, Амара садится за туалетный столик. Она осторожно вынимает из туго затянутых волос шпильки, одолженные Руфусом, дважды пересчитывает их и прячет в шкатулку вместе с драгоценными жемчужными серьгами. Вино оказалось чересчур сладким, но Амара пьет его мелкими глотками, пока по телу не разливается расслабляющее тепло. Она пытается рассмотреть свое лицо в серебряном зеркале, но в полумраке отражение выходит слишком размытым — оно могло бы принадлежать кому угодно. Амара почти готова увидеть в зеркале Вакхиду, проститутку из пьесы. Амара все время вынуждена притворяться, а теперь, когда не стало Дидоны, ей больше некому довериться и становится страшно, что вскоре она забудет, каково быть собой.

Бокал опустел, но тоску по Дидоне вином не притупить. От неодолимого желания увидеть подругу, поговорить с ней у Амары начинают дрожать руки. Дидона мертва, а без нее скорбь и одиночество поглощают всю нерастраченную любовь, что есть у Амары в душе. Она думает о спрятанной в кабинете