Он вдруг сумел отыскать самого себя, давно потерянного и забытого, и понял, что все это время себя искал, а не Бога. Бог был тут. Тут Он и остался. Мейнард знал, что высшие силы, сплетаясь только в им понятном танце, сейчас благословляют его. Понимать это иначе нельзя.

Ему было страшно брать в жены Альвдис, так как она была — живая, настоящая, свободная. Такая, о какой он мечтал и никогда бы не посмел прикоснуться. Но здесь не осталось ничего, что он совершил, это не пришло с ним в северные земли, даже несмотря на убийство в начале зимы. Здесь был только он, настоящий Мейнард, и он мог любить Альвдис, жить с нею и, просыпаясь каждое утро, благодарить весь мир, что она у него есть.

Она никогда не станет поддакивать ему, о нет, разве что придумает какую-то шутку. Она станет решать сама за себя, будет верной и преданной и останется свободной, и это всегда будет вести Мейнарда вперед, словно путеводная звезда. Альвдис воспитает смелых и великодушных сыновей, и ей в этом можно довериться. Она будет смеяться рядом с ним, у нее будет только для него, Мейнарда, улыбка, и с годами они накопят новые воспоминания, вместо тех, имевшихся у него раньше. А те зароют под священным деревом в кругу камней, отдадут Иггдрасилю, чтобы яд иссяк, превратился в сок и ушел далеко, в иные миры.

Мейнард больше не боялся отравить этим Альвдис.

Он расскажет ей, конечно же. Не в первый день после женитьбы (там снова пир, о Господи), а когда гости разъедутся и супруги останутся, наконец, сами по себе. Неподалеку от Хьёрта есть одно место, которое Мейнард разведал, — небольшой водопад среди живописных скал, заросших орешником. Альвдис наверняка понравится. Он отведет ее туда, сядет рядом с нею, снимет покрывало с ее волос и, перебирая их, глядя на серебристые блики, расскажет. Вода все унесет. И потом будет лето, медовое, солнечное…

Мейнард всю дорогу до перевала еле заметно улыбался, от подтруниваний воинов только отмахивался и думал о том, как все будет хорошо.

Пока не увидел дым.

Дорога поворачивала, выводя на гребень горы, откуда открывался вид на всю долину Флаама. И долина эта, словно густым туманом, была затоплена дымом, в котором вспыхивали и гасли алые языки пожара. Горело то ли несколько домов у самой воды, то ли расположенные там лодочные сараи.

— Что за чертовщина? — прорычал Мейнард, не веря глазам своим.

А потом ветер отнес дым в сторону, и он увидел.

Во фьорде стоял франкский боевой корабль.

Спускались галопом, рискуя переломать ноги лошадям, однако Мейнард пошел на этот риск — лишь бы успеть. Случилось неслыханное. Франкские корабли никогда не приходили в эти воды, слишком уж тут далекие северные земли, слишком много недоброжелательных соседей вокруг. Северяне — это не саксонские крестьяне, их пограбить и перерезать не получится. И сейчас Мейнард уже слышал звуки боя, воинственные крики, звон клинков. Дым залеплял ноздри, и горло вдруг сдавило. Франк едва удержался в седле, объятый ужасом.

Это уже случалось. Только тот день весь пропах осенним дождем, грязью, навозом с выгона. Это было — они ехали, потом крылья, огонь и меч… Мейнард крепче стиснул поводья. Он должен найти Альвдис и защитить ее. Кто бы ни прибыл на том корабле, он знает этот флаг, знает язык. Он может убедить их остановиться. Не должно повториться то, осеннее, о котором он хотел бы забыть и не может.

Сила рвалась изнутри, и он взнуздал ее, приструнил. Не время ее отпускать, пока он не разобрался.

Бой шел внизу, у причалов. Заставляя жителей Флаама разбегаться в стороны, Мейнард и его дружина промчались по деревне, в считанные мгновения оказавшись там, где кипела битва. Франки, видимо, еще с корабля обстреляли ближние строения горящими стрелами, чтобы посеять панику, а затем высадились на берег и вступили в ратную перебранку с воинами Бейнира. Сам вождь находился в гуще битвы, его рев смахивал на рев быка. Несколько тел уже валялось на гальке, хотя убитых, к вящей радости Мейнарда, оказалось немного. Не раздумывая ни мгновения, он вклинился в битву, прямо верхом, разбрасывая в стороны дерущихся и раздавая тычки. Ему даже меч не потребовалось доставать, чтобы разобраться со всем этим, так как почти сразу же Мейнард увидел человека, который и был ему нужен.

Ну, так и есть. Все черти и проклятие ада!..

— Флавьен, песий сын! — заорал Мейнард так, что любому северянину с луженой глоткой это сделало бы честь. — Какого дьявола ты тут устроил?! Немедленно остановить!

Битвы, в отличие от пиров, так сразу не прекращаются, если хорошо гаркнуть. Всегда найдутся те, кому не терпится уложить побольше врагов. А потому Мейнард, не останавливаясь, проехал дальше, пока его храпящий конь чуть не затоптал высокого человека с длинными светлыми волосами, смотревшего на него из-под шлема удивленно и радостно.

— Мейнард! Ты жив, черт тебя дери!

— Прекратить! — гаркнул франк еще раз и для северян добавил на норвежском: — Пощадите этих глупцов. Они, наверное, за мною пришли. Где Бейнир?

— Как ты смеешь, Чужеземец?! — рык вождя был слышен, наверное, на той стороне фьорда. Битва затихала, люди опускали мечи, а Мохнатый шел сквозь расступавшуюся толпу, словно нож сквозь масло. Волосы Бейнира были растрепаны, на лице — брызги свежей крови, и кровь стекала с лезвия меча. — Как смеешь ты останавливать славную сечу?!

Мейнард огляделся, убедился, что приказ передается дальше, и наконец спешился.

— При всем моем уважении к тебе, достойнейший Бейнир, — сказал он, кланяясь, — это не славная сеча. Это самая большая глупость, которую я лицезрел за последнее время. Те, что пришли сюда, франки, я их знаю. И догадываюсь, почему они тут.

— Никакой чужой корабль не смеет войти в Аурланд! — Бейнир был вне себя. Мейнард опасался, как бы он не впал в священное безумие (тогда придется его останавливать, и уже не руками), хотя дружинники говорили, что Мохнатый — не берсерк. Таким гордятся, а Бейнир не решался носить медвежий плащ. — Эти франки оскорбили нашу землю и нас! Они появились, напали и пошли на нас с мечами — так как ты смеешь встать между мной и моей добычей, что сама явилась в руки?!

Занятно, подумал Мейнард. Битва ещё только началась, а Бейнир уже посчитал и корабль, и имущество наглецов-франков добычей. Вот что значит верить в свои силы…

— Что ты говоришь с этим грязным северянином? — произнес Флавьен у Мейнарда за спиной, выплюнув слова презрительно, и франк в очередной раз порадовался, что многие не знают чужих языков. В том числе Бейнир: франков он грабил, а на их наречиях едва несколько слов понимал. — Надо их всех прикончить. Это ведь они взяли тебя в плен!

— Я не знаю, что говорит чужак, — оскалился Бейнир, — но прекрасно слышу, как он говорит! Дай мне убить его! Ты меня не остановишь, Чужеземец, ты мне еще не зять, да и зять не остановил бы — ты в моей власти!

— Вздернуть их всех, — посоветовал неугомонный Флавьен.

— Замолчи, — велел ему Мейнард таким тоном, что старый друг больше не произнес ни звука, и снова обратился к Бейниру и его людям: — Ты волен выбирать, что делать с оскорбившими тебя, вождь. Ты прав. Но я прошу у тебя за них прощения. — Мейнард опустился на колено перед Бейниром. — Окажи мне милость. Эти люди за мной пришли, как и твои бы за тобой. Когда-то они были мне братьями и разгневались, думая, что ты причинил мне вред. Я прошу оставить их в живых. Мы поговорим, и я все расскажу.