– Хороша песня? – спросили под ухом.

Всеслав повернулся и увидел Ладу, но что у нее было за лицо! Пухлые губы сжались в тонкую полосочку, брови нахмурены грозно, в глазах – молнии сверкают. Всеслав даже испугался.

– Ты что? – спросил шепотом.

– А ничего! – и Лада выскочила из-за стола, выбежала в сени.

Любава тут же умолкла.

– Видать, не надо было мне петь... – сказала растерянно и села. Все сразу громко заговорили, стараясь заглушить тишину, а долговязая Рада, сидящая по левую руку от Всеслава, больно ткнула его в бок острым локтем.

– Беги, утешай, – подсказала она.

Всеслав сначала даже не понял – куда бежать, кого утешать? Но взгляд Рады, направленный на двери и еще один внушительный толчок локтем все ему объяснили. Неловко выбравшись из-за стола, он направился на поиски Лады.

Долго искать не пришлось. Из сеней, из самого темного уголка, раздавались тихие хлюпающие звуки – это плакала Лада. Увидев, или, вернее, услышав шаги приближающегося Всеслава, она отвернулась к стене.

Всеслав не знал, что сказать. Когда ее обидит кто-нибудь, это дело ясное – надо заступиться, надо примерно наказать обидчика. Но теперь-то ревет она Бог знает от чего! Может, устала просто за сегодняшний день, притомилась? Ведь случилось столько всякого, да еще гости эти!

– Лада... Послушай, Лада! – позвал Всеслав.

Но она не обернулась, тогда Всеслав решился повернуть ее лицом к себе. Но едва только он легонько взял ее за плечи – она резко обернулась и уронила голову ему на грудь, обильно оросив его рубашку слезами. Растерявшись от такого оборота дела, Всеслав зачем-то начал гладить ее по голове, по плечам.

– Ну что ты, что ты, милая... – бормотал себе под нос.

– А ты чего на Любавку глаза таращищь? – сквозь слезы выговорила Лада.

Всеслав не знал, что и ответить, но решил от всего отказываться.

– Да вот еще, на кой она мне сдалась! И не смотрел я на нее вовсе!

– Смотрел, смотрел! Любовался!

– О Господи! Стал бы я любоваться такой толстомясой!

– Значит, все-таки смотрел!

И снова рев.

Будь Всеслав подогадливей, знай он чуть получше породу женскую – понял бы, как утешить Ладу. Но решил он, что девушка привыкла попросту быть на деревне первой красавицей и теперь сочла она за обиду, что парень другой девкой залюбовался. Понять-то неправильно понял, да утешать начал верно. Гладя по голове, заговорил:

– И не смотрел я на нее, и никто на нее не посмотрит сроду! Все только на тебя смотрят, любуются тобой, красотой твоей несказанной, неописанной...

Лада притихла и, приметив это, Всеслав продолжал.

– Ни одна из девиц тебе и в подметки не годится! Мне-то можешь смело довериться – я многих красавиц повидал, да ты все равно краше...

Всеслав не кривил душой. Красавиц он, правда, не так уж и много повидал, никогда не был знатоком бабьих статей.

Но понять, что Лада очень красивая и многим нравится – это он мог. К тому ж и плачущей эти уговоры на благо пошли – она успокоилась совсем, подняла заплаканное лицо.

– Успокоилась? Вот и хорошо. Идем-ка к гостям, а то неловко выходит, – улыбнулся ей Всеслав.

И показалось ему, или так оно и было – вроде с досадой глянула на него Лада?

Посиделки затянулись до глубокой ночи. Всеслав уж зевать начал с непривычки, чуть челюсть не вывернул, да и Лада посматривала на засидевшихся гостей с нетерпением. Мечталось ей, что когда уйдут все, наконец опять прильнет она к своему милому, опять он будет гладить ее по волосам и говорить сладкие, чаровные слова...

Но ничего такого не случилось. Когда проводили припозднившихся гостей, Всеслав уже век поднять не мог, так спать хотелось. Притомился за день, потому и повалился на свое ложе, как сноп. Лада с упреком на него взглянула, но что ей было делать? Не бросаться же самой парню на шею. А все же чудной он какой-то!

После тех посиделок Всеслава стали считать в деревеньке женихом Лады. Те парни, что страдали по ней, вздохнули горько, а девки – с облегчением. Одной соперницей меньше стало! Как и думала Лада, никто и не попрекнул ее, что милый у нее – православный христианин, в церкви крещеный. Все словно позабыли про это, и говорили только о том, какой он крепкий и красивый парень, как ловко управляется с хозяйством, и то и дело спрашивали у Лады, когда ждать их свадьбы.

– Чего тянуть-то? – говорила Ладе замужняя ее подружка Ольга. – Смотри, нагуляешь брюхо-то! Да ты не фыркай, не вороти носа, я правду говорю. Под одной все ж таки крышей живете, молодые оба... Ты смотри, до свадьбы его к себе не допускай!

Лада только молчала и опускала взор. Не могла она открыться даже подруженьке любимой, не могла сказать, что витязь ее не то чтоб о свадьбе, а и вовсе о делах сердечных знать не знает, ведать не ведает! Уж и так, и эдак льнула к нему девушка, а он ровно идол деревянный! Да и то от идола больше ласки дождешься. А девка уже извелась вся, ночей не спала. Это-то Всеслав подметил, спросил как-то походя:

– Ты что, похудела вроде? Не больна ли?

– Нет, ничего, – отвечала девушка, а глаза ее, обведенные синевой, кричали: «Чурбан бесчувственный!».

Но Всеслав не слышал этого немого крика.

Приближалась весна. Как-то рано утром, выйдя на берег, чтобы проверить сети, Всеслав увидел приближающуюся лодью. Сердце его глухо стукнуло, когда понял он, что лодья плывет прямо к берегу. Но отчего-то он не стал дожидаться, когда она причалит, не стал говорить с прибывшими, а повернулся и пошел к дому. Лада тоже знала, что первые мореходы пришли на остров пополнить запасы пищи и пресной воды и тоже ни слова не сказала Всеславу. Она ходила в лагерь, разбитый ими, чтоб продать, обменять кой-какой товар, и вернулась очень довольная и веселая. Ей удалось получить за сухую оленину большой кусок яркого шелка.

– У тебя же так много нарядов, – заметил Всеслав, глядя на ее нескрываемую радость.

– Ну и что? – удивилась Лада. – Мне приданое готовить надо. Кто бесхозную девку за себя возьмет?

Всеслава словно ожгло. Приданое... За себя возьмет...

Значит, Лада собралась замуж!

– Ты что, замуж собралась? – спросил как-то вечерком.

– Не знаю пока! – дернула плечом девушка. – Коль позовут, так и пойду.

– Есть кто на сердце? – допытывался Всеслав.

– Есть... – вздохнула Лада, гася ресницами озорной огонь глаз. – Такой уж сокол пресветлый... Да только не знаю, люба ли я ему.

Всеслав промолчал. У него было тяжело на сердце, и он посылал ко всем чертям того незнамого сокола, который пленил сердце Лады.

– Кто ж таков? – спросил Всеслав наконец. – Знаю я его? Бывал он у тебя?