– Что? – понукал ее Всеслав. – Да скажи ты мне, не плачь!

В ответ Лада разразилась еще более громким плачем. Едва сдерживая рыдания, заговорила жалобным голоском, будто девчурка маленькая:

– Ты вот меня женушкой назвал, а на деле и не жена я тебе...

– Так поженимся! – вскрикнул Всеслав и вдруг осекся.

Против воли его встало перед глазами видение – храм Божий, сотни горящий свечей, священник в праздничном облачении и рядом с ним – Ладушка его...

Но погнал от себя наваждение, зная – не подходит это его любимой. Видать, и она об этом думала, потому что спросила робко:

– А как же это будет, по какому обряду-то нас с тобой поженят?

Всеслав, улыбаясь, смотрел на нее.

– Эх ты, а еще мужнина жена! Разревелась, как дите малое, и из-за чего? Рассуди сама, да перестань слезы ронять. Перед друг другом мы уж и так муж и жена, верно? Ну, а для людей пусть по вашему обряду окручивают. Ну, а коли поедем на большую землю – там по-нашему обвенчаемся, вот и весь разговор!

Лада утирала слезы, уже сияя улыбкой...

Как ни разутешил Всеслав свою милушку, но самому ему нелегко далось такое решенье. Из глубин памяти встала прошлая жизнь. Казалось ему, положен уж ей конец там, в холодной пучине. Словно заново родился он, когда очнулся на этом острове, и многое позабыл. А теперь вспоминалось все – прошлое рвение к вере, и желание уйти в монастырь, и иконы, что писал с таким усердием... Где это все? точно с другим человеком было. А этот, новый – на забытом богом островке, собирается повенчаться с язычницей и по языческому обряду...

Лада испуганно посмотрела на любимого, и тот словно очнулся – что за думы в голову приходят? Гнать их, гнать, не допускать до себя!

– Не хочу больше, чтоб ты плакала, – сказал, подсаживаясь к Ладе на скамью. – Красят тебя слезы, милей прежнего становишься, да ты мне и так мила. Идем прямо теперь к деду твоему. Пусть обвенчает, как у вас положено, чтоб больше не грустила моя любушка...

Дед Костяш услышал гостей по шагам – легкая, невесомая поступь внучки и еще чья-то, незнакомая, мужская. Хитер был старый жрец и мудр – сразу понял, кто таков наведался.

Решил почествовать гостей, вышел навстречу из землянки, а они уж тут как тут – стоят рядышком, плечом к плечу, не держатся за руку, но видно – вместе они, и душой и сердцем вместе.

– Здоров ли, дедушка? – спросила Лада, а Всеслав только поклонился молча, низко-низко. По душе пришелся этот поклон деду Костяшу, и ухмыльнулся он в густую бороду.

– Эх, внученька, какое в мои-то лета здоровье! Скриплю понемногу, и то ладно. У тебя-то все ли хорошо?

– Да... – начала было Лада, но дед перебил ее.

– Можешь и не говорить, сам вижу. Миновали над вами черные тучи, живете в любви и согласии. Так, что ли?

На этот раз ответил Всеслав, решив, что достаточно выдержал скромность и теперь может вступить в разговор.

– Так и есть, как ты сказал.

– Перун всемогущий! Никак соколик наш голос подал! А зачем ко мне явились? Ко мне со счастьем редко ходят, все больше с бедами, все «помоги» да «помоги»... Что нужно, прямо говорите!

Смутила поначалу Всеслава суровость деда Костяша, но увидел он, приглядевшись – в глазах его, спрятанных под нависшими бровями, резвится-прыгает веселый огонек. Понял – шутит дед или гордость свою показать хочет.

– На поклон мы к тебе, отец родной, – сказал кротко, поняв, как нужно говорить с нравным стариком.

– Вот уж и отец родной! Не рано ли величать меня начал? Ну да ладно, понял я, зачем пришли, и рад сердечно. Как она маялась, милушка моя, из-за тебя, пня бесчувственного, сколько слезынек горьких пролила! Что ж, люба она тебе стала?

– Всегда люба была! – горячо воскликнул Всеслав, прямо глядя на деда. – Открыться только не смел.

– Во-от оно что! – лукаво протянул дед. – А теперь, коль у вас такое пошло, вы и свадьбу желаете справить?

Лада схватила Всеслава за руку, и они пали деду в ноги.

– Обвенчай нас, дедушка! – вскрикнула Лада. – Он мой единственный суженый, нам не жить друг без друга!

– Вот те раз! Что ж я вам, поп, что ли?

У Всеслава похолодело сердце. Он ждал от старика таких слов, и все равно заробел, когда они прозвучали. А жрец продолжал:

– Как же вас венчать прикажете? Милый-то твой, внученька, православный, а мы старой веры.

– Венчай по старой вере, – тихо, но твердо сказал Всеслав, и гора пала с его плеч – увидел, как улыбнулся старый жрец.

Свадьбу справили в тот же день. Вся деревня смотрела, как обводят молодых вокруг могучего священного дуба, как оплетает их жрец священной водой. В толпе шептались: парни жалели, что такая красавица досталась чужаку, девки вздыхали – какой славный витязь! Но все сошлись на том, что из молодых ладная пара вышла. Да и они уважили соседей – закатили такой пир, каких деревня еще не помнила!

Пировали на воздухе, под сенью древесной – никакая изба, даже самая просторная не смогла бы принять столько гостей. Столы ломились от яств, рекой лилась пенная медовуха. На летнем таком раздолье что бы не попировать?

Не обошлось и без вольных шуточек. Всеславу это было в диковинку, он краснел, отворачивался, но Лада только дергала его за рукав – таков обычай, нельзя обиды держать.

Хмельные гости и не приметили, как исчезли молодые. Только дед Костяш глянул кругом и понял – улетели голуби в свое гнездышко ворковать...

Один человек только во всей деревне не был зван на свадьбу – вдовец Кузьма, тот, что так снагличал тогда, в лесу. Как дед Костяш ни упрашивал молодых не держать ни на кого зла, не обижать соседа – Всеслав и Лада остались непреклонны. Не могла Лада забыть той обиды, а Всеслав и подавно.

– Появится здесь – опять за бороду отвожу! – погрозился молодой. – Таких лиходеев не хочу на своей свадьбе видеть!

Кузьма не появился незваным. Но о свадьбе знал – как не знать в такой маленькой деревеньке? Даже до его избы, стоящей на отшибе, доносился свадебный шум, и он зло косился в окно, прикусывал бороду. Досадно было, ох как досадно! На всю деревню ославили, одного из всех не звали!

С той поры затаил Кузьма в своем сердце черную злобу – до поры, до времени.

Но молодые беды не чуяли – жили душа в душу. В непрестанной радости проходили дни. Всеслав и помыслить не мог раньше, что на божьем свете бывает такое, и удивлялся теперь – к чему он рвался раньше, чего искал, о чем страдал? Вот оно, счастье, единственное возможное счастье...

Но не только радостями была наполнена их жизнь. Старая изба оседала в землю, стены ее проел жучок, погреб осыпался... Дед Костяш был немощен и не мог сам следить за хозяйством, а Лада сама немного бы наработала. Созывали время от времени соседей на помощь, общими силами поправляли домишко, покрывали крышу заново. Да ведь у людей своих дел много, не каждый раз можно было просить о помощи! Но теперь у дома появился хозяин.