– Вы меня не спросили, почему я думаю, что в этой картинеесть что-то странное. В той самой, которую вы принесли.

– Вы хотите сказать, что она не принадлежит вашему мужу? Чтоее написал кто-то другой?

– О нет, эту картину написал Уильям. Насколько я помню, вкаталоге она значилась под названием «Дом у канала». Но сейчас она не совсемтакая, как была на выставке. В ней что-то изменилось.

– Что же именно?

Миссис Боскоуэн протянула испачканный глиной палец и указалана точку, расположенную под мостом, переброшенным через канал.

– Вот, – сказала она. – Видите? Здесь под мостом нарисованалодка, верно?

– Да, – сказал Томми, не понимая, в чем дело.

– Ну так вот, когда я в последний раз видела картину, этойлодки там не было. Когда картина выставлялась, на ней не было никакой лодки.

– Вы хотите сказать, что кто-то – не ваш муж – нарисовал этулодку потом, позже?

– Да. Странно, не правда ли? Не могу понять, для чего этопонадобилось. Сначала я удивилась, увидев на картине эту лодку – на каналевообще не бывало лодок, – а потом заметила, что пририсована она не Уильямом.Это сделал кто-то другой. Интересно бы узнать кто. – Она посмотрела на Томми. –И еще интересно – зачем.

Томми не мог предложить никакого ответа. Он смотрел намиссис Боскоуэн. Его тетушка Ада назвала бы ее женщиной непоследовательной,однако ему она такой не показалась. Она изъяснялась несколько туманно, и у неебыла манера перескакивать с предмета на предмет. То, что она говорила в данныймомент, казалось, не имело связи с тем, о чем шла речь минуту назад. Томмипоказалось, что она знает гораздо больше, чем готова рассказать. Любила ли онасвоего мужа, ревновала ли его, а может быть, презирала? Это невозможно былопонять ни по ее поведению, ни по ее словам. Однако у него было такое чувство,что привязанная под мостом лодочка, которая была пририсована позже, внушала ейкакое-то беспокойство. Ей не нравилось, что на картине появилась лодка. Неужелиона действительно помнила – ведь прошло уже столько лет! – рисовал ли Боскоуэнлодку у моста или нет? Ведь это, по существу, такая пустячная деталь. Если быона видела в последний раз картину год или два назад... но ведь это былозначительно раньше. А миссис Боскоуэн почувствовала беспокойство. Он сновапосмотрел на нее и увидел, что она с любопытством разглядывает его. В еевзгляде не было враждебности, она просто внимательно изучала его. Оченьвнимательно.

– Что же вы теперь собираетесь делать? – спросила она.

Ответить на этот вопрос было, по крайней мере, нетрудно. Онпрекрасно знал, что собирается делать.

– Сегодня поеду домой, посмотрю, нет ли от жены каких-нибудьвестей – может, она звонила или написала. Если же нет, то завтра отправлюсь вэто самое место, в Сэттон-Чанселор. Надеюсь, что там я ее найду.

– Это будет зависеть от некоторых обстоятельств, – сказаламиссис Боскоуэн.

– От каких именно? – резко спросил Томми.

Миссис Боскоуэн нахмурилась, а потом пробормотала, словнопро себя:

– Интересно, где она теперь?

– О ком это вы?

Миссис Боскоуэн, которая отвернулась было от Томми, теперьснова посмотрела на него.

– О, я имею в виду вашу жену. – Затем она добавила: –Надеюсь, с ней ничего не случилось.

– Почему, собственно, с ней должно что-то случиться? Скажитемне, миссис Боскоуэн, вы что-то знаете об этом месте, что-то неладно в этомСэттон-Чанселоре?

– В Сэттон-Чанселоре? В этом месте? – Она покачала головой.– Нет, я думала не о месте.

– Тогда, наверное, о доме? – предположил Томми. – Этот домна канале, а не сама деревушка Сэттон-Чанселор.

– Ах, дом, это был прекрасный дом. Знаете, такой... он былсловно специально предназначен для любовников.

– И там действительно жили любовники?

– Иногда. Правда, нечасто. Если дом предназначен длялюбовников, там и должны жить любовники.

– И его не следует использовать по другому назначению.

– Вы очень догадливы, – заметила миссис Боскоуэн. – Выпоняли, что я имею в виду, не правда ли? Дом, предназначенный для любовников,нельзя использовать для дурных целей. Дому это не понравится.

– Вам что-нибудь известно о людях, которые жили там впоследнее время?

Она покачала головой:

– Нет. Я вообще ничего не знаю об этом доме. Он никогда неиграл никакой роли в моей жизни.

– Но ведь вы о чем-то подумали... нет, скорее о ком-то?

– Да, вы правы. Я подумала о... о ком-то.

– Вы не могли бы мне рассказать об этом человеке? О которомподумали?

– Да тут нечего рассказывать. Просто иногда задаешь себевопрос: где-то он может быть? Что с ним происходит, как он вообще поживает?Вдруг возникает чувство... – Она махнула рукой и вдруг неожиданно предложила: –Не хотите ли копченой рыбки?

– Рыбки? – изумленно переспросил Томми.

– Знаете, у меня тут есть парочка копченых селедок. Вот я иподумала, что вам следует подкрепиться, прежде чем вы поедете на вокзал. Вамнужно на вокзал Ватерлоо, – добавила она. – На Сэттон-Чанселор поезда идутоттуда. А пересаживаться нужно в Маркет-Бейзинге. Кажется, там ничего неизменилось.

Это было знаком того, что ему пора уходить. Он так и сделал.

Таппенс открыла глаза и зажмурилась. Перед глазами всеплыло. Она попыталась приподняться, но тут же сморщилась от резкой боли и сновауронила голову на подушку. Закрыла глаза, но следом снова их открыла ипоморгала.

Обстановка, которая ее окружала, показалась ей знакомой, иэто ощущение принесло ей некоторое удовлетворение. «Я в больнице, лежу впалате», – подумала она. Довольная своими успехами, она не стала большенапрягать мозги и делать какие-либо выводы. Она в больнице, и у нее болитголова. Почему она в больнице и почему у нее болит голова – это ей было неясно.«Что-нибудь с машиной», – предположила она.

Возле ее кровати двигались сиделки и сестры. Это казалосьвполне естественным. Таппенс снова закрыла глаза и сделала осторожную попыткусосредоточиться. На ее мысленном экране возникло смутное изображение пожилогочеловека в одежде священника. «Отец? Это отец?» – подумала Таппенс. Однако онане была уверена. Наверное, так оно и есть.