– Не печалься, – успокоила Прозора огорченного Головача. – Я научу её, как детей не иметь. Думаю, скоро она тебя к себе допустит.

Теперь она разрешала Неумёхе и одной заниматься с Любомиром. Юноша не возражал.

– Пусть, руки у неё хорошие.

Неладно получалось у Прозоры лишь с князем Всеволодом. Шибко своим увлеклась. Всё пришлось передумывать, вспоминать: и чему монах Агапит учил, и рукописи древние, что в монастырской библиотеке прочитать удалось. Правда, в тех рукописях больше о детских позвонках говорилось, ну да отступать было некуда…

А Всеволоду как вожжа под хвост попала! Будто прежде и не ждал несколько месяцев, в одночасье всё захотел решить. Прозора должна была помочь Ингрид понести и всё тут!

Нашла коса на камень: жена простого дворянина осмелилась князю перечить! Небось, пригрела у себя какого калеку нищего, да и кудахтала над ним, забыв, что князь в любых делах повыше простого смертного стоит!

С таким решительным настроем появился Всеволод в Холмах точно неделю спустя.

– Чем ты так была занята, Софья? – строго спросил он. – Загордилась? Князю отказываешь?

– Прости, княже, Любомир у меня гостюет, – низко склонилась перед ним Прозора. – Боярыня Агафья в ногах валялась: помоги. Боялась, что паренек руки на себя наложит.

Князь от её слов так смутился, так его в жар кинуло, что Прозора тут же простила ему заносчивость: молод, горяч, но совестится, значит, ещё не всё потеряно.

Когда Всеволод ещё в Лебедяни интересовался у Агафьи, где его молодой друг, та ответила: "В Холмах, батюшка, в Холмах!"

Князь и не подумал, что Прозора за его лечение взялась.

Он спросил:

– Могу я Любомира увидеть?

– Не обессудь, княже, – развела руками знахарка. – Он никого видеть не хочет. Родной матери отказал. До срока.

Но князь всё пытался любопытство своё удовлетворить.

– Ты мне поясни, от чего Любомира лечишь? Неужто заболел серьезно?

– Душа у него болит. Горб, вишь ли, стал шибко давить на неё…

– А не наведёшь ли ты и на меня морок, как на Грека?

– Ты думаешь, что я… твоего тиуна зачаровала? – изумилась Прозора. Что ж это делается, люди! Добрая слава на месте лежит, а худая впереди бежит!

– Что поделаешь, болтают всякое, – пожал плечами князь.

– А как ты тогда ко мне жену не побоялся привезти?

– Так я же думаю… не осмелишься! – вырвалось у Всеволода.

Знахарка расхохоталась.

– Ведьмы же никого не боятся… Какая у тебя против меня сила есть? Кроме княжьей власти… – она сжалилась над смущенным князем. – Так чем же я могу тебе помочь?

– Хочу, чтобы ты сказала: ждать мне от Ингрид наследника али нет?

Огонёк мелькнул в глазах знахарки.

– Арсений смотрел?

– Смотрел. Руками разводит: мол, здорова, рожать может, да только слова его не сбываются!

– Ты думаешь, я, как врач, посильнее арамеина буду? – лукаво взглянула она.

Всеволод пожал плечами.

– Удается и червячку на веку… Не серчай, это я от расстройства. Надежда всегда теплится, а ну как с твоей помощью…

– Сделаю, что смогу. А ты пока к Лозе загляни. Он, поди, соскучился по тебе. С той поры, как бог его своих детей лишил, он к тебе будто к родному сыну относится. Уж как меня изругал, что любимца его отказом обидела!.. В лесу, сказывал, оленя видел. Охоту для тебя готовит.

– Всеволод в момент забыл своё недовольство. Люди за то и любили князя, что хоть во гневе он бывал горяч, но быстро отходил и никогда зла не держал. Он похлопал по плечу Ингрид.

– Оставляю тебя, ладушка, в хороших руках. А меня дела мужские ждут.

Он почти бегом выскочил из светлицы. Прозора с улыбкой обернулась к Ингрид и, увидев её жалобный, почти молящий взгляд, подмигнула:

– Погоди, княгинюшка, раньше смерти умирать. Сдаётся мне, помогу я твоему горю.

– Поможешь? – засветилась глазами Ингрид.

– То, что Арсений здоровой тебя признал, большую надежду мне подаёт. Врач он хороший, но что-то, кажись, упустил. Погоди, я насчет бани распоряжусь.

– Бани? Так я же…

– А в бане-то мы обо всём и поговорим, – сказала Прозора и про себя посмеялась: "Опять я начинаю с бани!"

Анастасия нежно провела рукой по слегка шершавой войлочной стене юрты: её дом! Сколько же он видел и слышал. Непохожий на привычный родительский, и вообще русский, он приютил её, и эти стены видели её счастье…

Но пора! Скоро за нею отправится Бучек, а она ещё должна разыскать Джанибека и попросить его об одной услуге.

Джанибек сидел на солнце – утреннем и пока нежарком – и приводил в порядок свой кожаный шлем. Видно, перешедший к нему по наследству от отца, потому что на затылке он начал расползаться от ветхости.

Анастасия осторожно огляделась – никого из нукеров рядом не было – и позвала:

– Джанибек!

Тот сразу без суеты поднялся с корточек, аккуратно сложил свою работу и подошёл к Анастасии.

– Беда пришла! – шепнула она. – Мне нужна твоя помощь.

– Сделаю все, что нужно, – просто сказал он.

– Если сможешь, достань мне верблюда…

Нукер слушал молча, только при её словах у него слегка приподнялись брови.

– … И с двух сторон привяжи по крепкой глубокой корзине.

– Это всё?

– Всё. Приведи его к нашей юрте.

Джанибек кивнул и ушёл. Анастасия вернулась к юрте – ждать, пока за нею придёт Бучек. Дети спали, но маковый отвар она приготовила – кто знает, может, и ей придется им воспользоваться.

А шли за нею Бучек и ещё один нукер Тури-хана, настоящего имени которого никто не помнил. Лицо его будто принадлежало не человеку, а плохо раскрашенной кукле: плоское, рыхлое, невыразительное, с маленькими, похожими на запеченных тараканов глазками. Чурек!

С того момента, как Заира и Аслан, прихватив с собою сына, покинули ортон, Анастасия будто превратилась в чуткую настороженную хищницу. Ещё не готовую нападать первой, но уже способную до последнего дыхания защищать своих детенышей.

Она больше не боялась ни хана, ни Бучека. Даже об Аваджи пока не думала. Одно желание владело ею: выжить и спасти детей.

Казалось, она вдруг вспомнила нечто, чему обучали ещё её далеких предков. Так, на рассвете, стоя у входа в юрту, Анастасия протянула руки к темному, начинающему светлеть небу. Трудно сказать, сколько она так стояла, превратившись в одно сплошное ожидание, не зная, чего она ждет, как вдруг…