Ей не было дела до других женщин, которые попадали в плен к нукерам Тури-хана. Она при всем желании не могла спасти их всех, подвергая опасности жизнь мужа и детей.

Сегодня Аваджи собственноручно варил плов из барана, которого прихватил в одном из набегов на селение кипчаков.

Заира хотела предложить свою помощь, но Аваджи, и Аслан сказали ей:

– Запомни, женщина, готовить плов – занятие мужское.

– Побольше бы таких занятий! – ничуть не огорчилась Заира и поспешила к Анастасии, которая сидела с детьми в тени молодой ивы на берегу реки Итиль (Итиль – Волга (тюрк.).). Друзья выложили очаг из камней, а теперь пристраивали на него небольшой медный котел.

Ни Аваджи, ни Аслан не упоминали о том, что лагерь монголов расположен на земле урусов, Анастасия же об этом попросту не задумывалась.

Что-то случилось с нею в этот страшный и странный год её жизни. Воспоминания о родине, отце-матери, братьях, о муже-князе стали какими-то неотчетливыми, будто сказки, которые рассказывали ей в детстве.

Отчего это, Анастасия не знала. То ли страх, который она испытала в плену, заставил эти воспоминания уползти вглубь её естества и спрятаться подальше, то ли её душа, обеспокоенная больше здоровьем детей, берегла молодую женщину от мучительных и разрушительных раздумий.

Она родила ребенка от Аваджи, ездила следом за ним по свету, где и он, и его товарищи оставляли за собой лишь разрушения и смерть. Наверное, думай Анастасия всё время об этом, она сошла бы с ума, но вместо этого она любила мужа и рожала ему детей…

Почти так же относилась к происходящему Заира. Только она отгораживалась от прошлого сознательно, упрямо поджав губы, и твердила:

– Не буду думать! Всё равно ничего не исправишь. Буду жить, пока живется.

Кто ждал её на родине, где и родни-то в живых не осталось? Теперь, как считала Заира, её родина там, где рядом с нею Аслан и маленький Рустам…

Когда плов был готов, на траве расстелили скатерть и выложили его на серебряное блюдо аппетитной горкой. Сбоку Аслан положил огромный пучок зелени. Кто что высматривал для себя в чужих землях, Аслан первым делом заглядывал в огород.

Анастасия давно приучилась есть руками. И если первое время её желудок бунтовал против непривычной жирной пищи, то теперь она и к этому привыкла.

Глядя, как маленький Владимир ест плов из рук отца, она лишь улыбалась. И больше не вспоминала о том, что Аваджи ему неродной отец, а себя ощущала обычной женщиной Востока, которая не хочет в своей жизни хоть что-нибудь менять.

– Как приятно глазам созерцать такую отрадную картину! – раздался позади них насквозь фальшивый слащавый голос.

По темному загорелому лицу Аваджи разлилась бледность.

– Чего тебе, Бучек? – спросил он, не оборачиваясь, так и не донеся до рта сына щепоть с пловом, отчего тот, приоткрыв рот, удивленно уставился на отца.

– Хан желает видеть своего лучшего сотника! – нарочито бодро проговорил нукер, упиваясь ужасом на лицах женщин и сурово сведенными бровями Аслана.

Немного осталось жить этому здоровяку! Какой всё же умный Бучек! Он не только нашел себе работу по вкусу, но и приобрел такую длинную руку, что может карать своих недругов, не пачкая собственных рук!

– Передай, сейчас приду! – Аваджи наконец дал плов сыну.

– Хан очень ждёт! – почти по-женски хихикнул Бучек и исчез.

Тури-хан вовсе не высказывал желания видеть Аваджи немедленно, но его любимец не мог пройти мимо этих счастливых людей, которых он собирался погубить, не испортив им настроения.

– Ну, вот и всё! – ни к кому не обращаясь, проговорил Аваджи.

– Как это всё? – встрепенулась Анастасия. Одно дело, самой плыть по течению, не обращая внимания на жизнь вокруг, и совсем другое дело, когда овечью покорность проявляет твой муж, умный и сильный мужчина. – А как же я? А дети?

Аваджи перевел на жену растерянный взгляд. Даже на мгновение забыл о своих огорчениях. Впервые он видел свою мягкую нежную Ану по-настоящему разгневанной.

– Почему ты кричишь? Разве я тебя чем-нибудь обидел?

– Обидел, – тихо сказала она, судорожно вздыхая, чтобы не разрыдаться. – Обидел. Потому, что в трудную минуту подумал о себе, а не о нас!

– А как я подумал о себе? – нахмурился Аваджи. – Решил убежать и спрятаться?

– Нет, ты понял, что хан пошлёт тебя на смертельно опасное дело, и решил покориться.

– А разве можно этого избежать? – смутился Аваджи. Ана была права: совсем недавно он читал ей притчу о том, что не стоит покорством уподобляться старому ишаку, а сам тут же решил покориться…

– Похоже, Тури-хан своего добивается, – насмешливо проговорил Аслан, переведя взгляд с Аваджи на его жену. – Наше счастье светлейшему как кость в горле, так давайте пойдём ему навстречу, переругаемся между собой!

Аваджи ошеломленно посмотрел на друга.

– А откуда ты это знаешь?

– То, что хан нам завидует? Разве юз-баши не должен разбираться в людях?

– Но хан… он же не обычный нукер.

– Он – хуже! Потому что пользуется властью, дарованной ему его богами, не во благо людям, а во вред… Одна надежда, что у нас есть ещё время.

Но времени не оказалось.

Всеволод терпеливо ждал, когда его вторая жена забеременеет, но проходили дни, а семя князя никак не хотело завязываться в лоне бывшей литовской княжны.

"Слишком холодно было в отцовском замке! – с горечью размышляла Ингрид. – Всё, что делает женщину матерью, во мне, наверное, вымерзло".

Но князь Всеволод был не из тех, кто смиряется с неудачей. Потому он опять подумал о Прозоре.

О ней в Лебедяни болтали всякое. Объявилась спустя пятнадцать лет, когда её давно считали мертвой.

– Да та ли это Софья? – судачили кумушки. – Разве не сгорела она в избе с малолетними детьми? Кто поверит, что она и Прозора – одно лицо? Не чародейка ли, что навела на Лозу затмение? Да и тиуну, небось, она дорогу отвела. Побывал Грек в какой-нибудь чаще дремучей, а казалось, что в Холмах.

– Зачем же ей такое колдовство? – сомневались недоверчивые. – Какой у неё интерес тиуна с толку сбивать.

– Ведьмы свой интерес имеют, любому пакость сделать. Кому ни попадя! Просто так!

Правда, в таких рассуждениях имелся недостаток: епископ Нифонт приезжал в Холмы с чудотворной иконой, от которой нечистая сила прочь бежит.

Прозора же к Нифонту под благословение подошла вместе со всеми, крест целовала и на саму чудотворную крестилась.

Князь от этих разговоров почувствовал смятение и прежде поговорил с врачом Арсением. Тот сказал:

– Я нахожу твою жену здоровой и к деторождению способной.