надавили, Майтимо вздрогнул. По спине пробежала волна напряжения, отозвавшись тянущей болью в каждом позвонке, однако ощущение было на удивление приятным.

— А ещё, — нажимая сильнее, произнесла Зеленоглазка, — эльфы Оссирианда считают мой народ сгинувшим во тьме. И даже сложили о нас песню-плач.

Снова поднявшись к голове, пальцы надавили под ушами. Колдунья долго смотрела в глаза Нельяфинвэ, отпустила, коротко надавила.

Смочив руки в ароматном масле, Зеленоглазка начала растирать шею, спускаясь к ключицам, тихо напевая:

— Опустошённые тщетной надеждой,

Мы просто пленники собственных грёз,

Света лишённые, эльфы-невежды,

Мчимся среди остывающих звёзд.

Мы были нищими, мы были святы,

Небо лучилось от нашей любви,

Но, искажением мира объяты,

Мы стали просто ничьими детьми.

С утра — привычная гонка по кругу,

Дела, заботы, которых не счесть.

Игра, где мы потеряли друг друга,

Скажи, зачем нужна благая весть?

Крылья сброшены на землю,

Мы больше никогда не полетим на свет.

И в этом позабытом Валар Средиземье

Не надо звать любовь — её здесь больше нет.

Убрав руки от Майтимо, Зеленоглазка снова посмотрела Нолдо в глаза.

— А теперь, — сказала она, — попробуй повернуть голову.

Примечание к части Песня-плач: Трофим "Крылья"

Переделанная

В Средиземье может быть только один Нолдоран

Финдекано не хотел замечать, как бледен и растерян его отец, не желал ощущать радость встречи, гнал прочь желание обнять самого близкого родственника и рассказать обо всём, что лежало на сердце непосильным грузом. Принц изо всех сил подавлял эмоции, отчаянно хватаясь за свою гордость и желание заставить отца чувствовать себя виноватым.

— Тебя называют храбрейшим из живущих, — устало улыбнулся Нолофинвэ сыну. — В летописях отныне у тебя есть ещё одно имя — Астальдо. Тебя уравняли с Вала Тулкасом, способным победить Моргота. Финдекано Храбрейший. Сын мудрого короля. Я горжусь тобой, Финьо. Не передать никакими словами, как я счастлив, что ты мой сын.

Стараясь не поддаваться способным вскружить голову почестям, принц заставил себя не улыбаться.

— Интересный способ поддерживать семейные отношения, — процедил он сквозь зубы, отведя в сторону взгляд, — сначала оскорбить, а потом возносить, приравнивая к Валар.

— Я тебя не оскорблял, Финьо, — спокойно ответил Нолофинвэ, — я спас тебя от клейма братоубийцы.

— Тэлери нам не братья! — крикнул Финдекано, ударив кулаком по столу. Зазвенели кубки. — Они хотели помешать войне с Морготом! Они на его стороне, если не поддерживают нашу борьбу! Мы не пытались их ограбить! Не пуская нас за море, они подвергали опасности всех! Мы готовы были проливать кровь ради их безопасности! Но они хотели позволить Морготу безнаказанно убивать эльфов в Валиноре! Если Валар не способны защитить нас, мы должны это делать сами! И кто нам мешает, тот против нас! Тот прихвостень Моргота!

— Астальдо, довольно, — спокойно, но властно произнёс Нолофинвэ. — Уже неважно, кто прав, а кто нет. То, что произошло в Альквалондэ, было кошмаром для всех, но ты же знаешь, что победителей либо чествуют, как благодетелей, либо осуждают, как убийц, а побеждённых обычно жалеют. Валар осудили победителей. И так вышло, что единственным преступником, оставшимся в Валиноре, был ты, Финьо. Мой сын. И я спасал тебя, Астальдо, пока ты праздновал победу.

— Ничего я не праздновал! — голос Финдекано сорвался. — Ты даже представить не можешь, что я чувствовал, когда понял, когда осознал, что сделал и что ни капли об этом не жалею! Это было правильно!

— И чудовищно, да? — Нолофинвэ сидел за столом неподвижно, смотрел на сына без сочувствия и жалости. Просто с пониманием.

— Это ничего не меняет!

— Абсолютно. Как и то, что я спасал тебя, как мог, но ты не оценил. Между нами давно встала стена непонимания, как тебе кажется. Только, Астальдо, ты не прав. Я не могу быть ровней тебе в воинской доблести, и никто не может, но я чувствую твоё сердце, сын.

Финдекано посмотрел в глаза отца и не увидел ничего, что хотел бы увидеть, что могло бы снова подлить масла в пламя семейной вражды.

— Мне очень не хватало тебя в Хэлкараксэ, Астальдо, — по-прежнему спокойно продолжил говорить Нолофинвэ, — но это, хвала Эру, в прошлом. Теперь мы снова вместе.

— Я этого не говорил, — с подозрением прищурился принц.

— Это правда, не говорил, — король встал из-за стола и подошёл к очагу. Огонь озарил лицо, залил алым отсветом синие одежды. — Я специально позвал тебя для разговора один на один, потому что никто не должен слышать того, что сейчас будет сказано. Я не требую дать ответ немедленно, Астальдо. Потому что… не имею на это морального права. Выслушай меня, сын. А потом обдумай всё. И знай, Астальдо, если бы это не было неизбежно, я не стал бы поднимать подобную тему. Сядь, пожалуйста. И выслушай.

Взгляды короля и принца встретились. Нолофинвэ видел, что любое неосторожно сказанное слово способно разрушить семью окончательно, однако чувствовал, что, независимо от отношения, Финдекано останется с отцом. Будет ненавидеть и себя, и родителя, проклинать судьбу, Моргота и даже Эру, но против своих не пойдёт. Не обнажит меч и не позволит этого другому, кем бы ни был этот «другой». Разумеется, король хотел любви сына, мечтал никогда вновь не видеть лёд Хэлкараксэ и сталь заточенного клинка в его взгляде…

— Астальдо, — со вздохом оперевшись на столешницу, Нолофинвэ опустил голову, затем снова посмотрел на сына, — ты слышал, что Эленнис мертва?

Финдекано замер, но взгляд не изменился.

— Что ещё я должен узнать? — спросил принц отца, напряжённо сжимая кулаки.

— Многое.

Королю из Второго Дома Нолдор очень хотелось напиться, заснуть, а потом проснуться дома в Тирионе, но сразу же приходило понимание, что, так или иначе, история бы всё равно повторилась.

— Ты знаешь, что Феанаро мёртв, — собравшись с духом, заговорил Нолофинвэ, внимательно смотря на сына.

— Погиб героем в Битве-под-Звёздами, сражаясь с огненными Майяр Моргота, — уточнил Финдекано, — они многократно превосходили числом и силой. И позорно бежали под натиском сыновей Феанаро.

«Плевать