великана, а матери — роль презренной мачехи или ведьмы. Маленькая девочка испытывает тем более сильную любовь к отцу, что его поведение (увы, он предпочитает мать!) находит объяснение: к несчастью, отец не в состоянии поступить разумно, как и отцы в сказках. Как упрекнуть его за то, в чем виновны высшие силы? Кроме того, ни поведение отца, ни обида на него не помешают ей заполучить своего принца. Девочка может питать любовь к матери, поскольку ее гнев обращается на «мать-соперницу» и та получает по заслугам: так мачехе Белоснежки приходится надеть раскаленные докрасна железные туфли и плясать в них, пока она не падает замертво. При этом Белоснежке (и вместе с ней — маленькой девочке) нет нужды ощущать вину, ведь она продолжала любить родную мать, которую заменила собой злая мачеха. Любовь мальчика к отцу делается еще сильнее после того, как его гнев оказывается «овнешнен» благодаря фантазии, в которой он убивает дракона или злого великана.

Подобные фантазии, основанные на сказках, могут оказаться очень полезны ребенку в процессе преодоления эдиповой тревоги. (Если бы дети пытались сами изобрести нечто отличающееся такой же полнотой и приносящее такое удовлетворение, им пришлось бы непросто.)

В ситуации борьбы ребенка с эдиповым конфликтом волшебные сказки также обеспечивают немало других бесценных возможностей. Матери не могут согласиться с желанием маленьких сыновей прогнать папу и жениться на маме. Однако мать может с удовольствием принять участие в фантазии сына, когда тот воображает, как убивает дракона и получает в жены прекрасную принцессу. Точно так же мать может безоговорочно поощрять фантазии дочери о красавце-принце, который явится к ней, и таким образом помогает ей поверить в счастливое разрешение ее трудностей, ожидаемое вопреки нынешним разочарованиям. Таким образом, отношения дочери с матерью не страдают вследствие привязанности девочки к отцу; более того, дочь понимает, что мать не только одобряет подобные желания, принявшие завуалированную форму, но и надеется, что в свое время они осуществятся. Благодаря волшебным сказкам родитель может присоединиться к ребенку в его фантазиях, куда бы они его ни заводили, по-прежнему будучи в состоянии эффективно выполнять в реальности свои родительские задачи, что имеет первоочередное значение.

Таким образом, ребенок опять-таки может стяжать наилучшее и в том и в другом мире, а именно это необходимо ему, чтобы стать уверенным в себе взрослым. В фантазиях девочка может одержать верх над матерью (мачехой), чьи попытки помешать ее счастью с принцем терпят неудачу; мальчик может убить чудовище и обрести в далеких краях то, что ему желанно. И вместе с тем и у мальчиков, и у девочек дома остаются настоящий отец-защитник и настоящая мать, которая заботится о ребенке и удовлетворяет все его потребности. Так как с самого начала понятно, что убийство дракона и женитьба на заточенной принцессе (или встреча со сказочным принцем и наказание злой колдуньи) происходят в давние времена в дальних странах, нормальный ребенок никогда не смешивает их с реальностью.

Истории, основанные на эдиповом конфликте, суть типичные примеры многочисленных сказок, в которых интересы ребенка выходят за рамки его родительской семьи. Чтобы сделать первые шаги в сторону взросления, ребенок должен выглянуть в широкий мир. Если, исследуя оба мира — реальный и фантастический — за пределами родного дома, он не получает поддержки со стороны родителей, есть риск, что это нарушит нормальный ход развития его личности и обеднит ее.

Было бы неразумно тратить слова, поощряя ребенка к расширению собственных горизонтов, или специально сообщать ему, как далеко следует заходить в предпринятых им исследованиях мира, или рассказывать, как разобраться в своих чувствах к родителям. Если отец и мать на словах побуждают ребенка: «Взрослей!» — советуя ему расти психологически или сменить место жительства, ребенок заподозрит: «От меня хотят избавиться». Результат окажется полной противоположностью ожиданиям, ведь тогда ребенок почувствует себя нежеланным, незначимым. А подобные ощущения наносят наиболее серьезный ущерб развитию его способности совладать с многообразием этого мира.

То, что можно назвать учебной задачей, стоящей перед ребенком, состоит не в чем ином, как в принятии решений двигаться вперед по собственной воле, в тот момент, когда он сочтет нужным, в те места, которые он выберет себе, чтобы поселиться там. Сказка помогает ему, поскольку она лишь дает ориентиры, но не намекает, не требует, не сообщает. Сказка говорит исподволь, в символической форме, обо всем: о том, какие задачи следует выполнить в вашем возрасте; как справиться с противоречивыми чувствами по поводу родителей; как совладать с вихрем собственных эмоций. Она также предупреждает ребенка о некоторых ловушках, которые подстерегают его и которых он, возможно, окажется в состоянии избежать, при этом всегда обещая благоприятный исход.

Страх перед фантазией

ПОЧЕМУ СКАЗКИ ОКАЗАЛИСЬ ВНЕ ЗАКОНА?

Отчего множество родителей — разумных, исполненных благих намерений, обеспеченных, современных людей, столь озабоченных развитием и счастьем собственного ребенка, — недооценивают волшебные сказки и лишают детей того, что эти сказки могут им предложить? Даже в Викторианскую эпоху наши предки, несмотря на свою заботу о дисциплине в сфере морали и чопорность повседневной жизни, не только позволяли детям с замиранием сердца наслаждаться сказочным вымыслом, но и поощряли их в этом. Проще всего было бы осудить подобный запрет на сказки как проявление узости мышления и рационализма, который не видит ничего дальше своего носа, однако дело в другом.

Некоторые люди утверждают, что в сказках жизнь не отражается такой, как она есть на самом деле, и потому сказки — это что-то нездоровое. Им не приходит в голову, что правда жизни ребенка может отличаться от правды жизни взрослого; они не сознают, что сказка не есть попытка описать внешний мир и реальность. Не понимают они и того, что ни один ребенок, находящийся в здравом уме, не верит, что сказки предлагают реалистичное описание мира.

Некоторые родители опасаются, что, рассказывая детям о фантастических событиях из сказок, они тем самым лгут им. Их беспокойство подпитывается вопросами ребенка: «Это правда?» Многие сказки предлагают ответ еще до того, как возможность задать вопрос появляется у читателя, например в самом начале. К примеру, «Али-Баба и сорок разбойников» начинается так: «Повествуют в древних, старинных преданиях живших в прошлом народов и минувших поколений <…>, что в былые времена и прошедшие века и столетия…»[67] А сказка братьев Гримм «Королевич-лягушка и Железный Генрих» — так: «Давным-давно, еще в те времена, когда обещания исполнялись, а желания сбывались…»[68] Подобный зачин недвусмысленно означает, что события сказок разворачиваются в совершенно ином плане, нежели реальные повседневные события. Некоторые сказки и впрямь начинаются вполне реалистично: «Жили когда-то мужчина да женщина,