власть. Господин выжил, но именно тогда ему оторвало нижнюю часть тела. Поползли слухи о его слабости.

Чтобы удержать позиции, пришлось призвать живых: двое Временщиков и десяток Пространственников. Их снабдили Кристаллами Деблокировки и… Скажем так, отчет Временщиков о моих похождениях больше не казался невозможным, лишь тем к чему стоит стремиться. Закончился день воспоминаний выкриком Онина:

– Господин стал маяком уверенности и силы. За Господина! – присутствующие по новой подняли стаканы, а на нашем столе произошла смена тары.

Неинтересно. Уставился в окно с кусками оплавленного стекла по краям. Глаза уже не выгорали от обилия света, но то и дело приходилось смаргивать цветные пятна. А площадь снаружи жила: неваляшки не останавливались, закупались продуктами и бытовыми мелочами, общались и ругались, отдыхали и работали в поте лица.

Возле лавок босоногий и худощавый шкет сноровисто шарил по карманам почтенных горожан. Пара рабочих разгружала фургон, зависший в воздухе без колес. Городовой на другой стороне площади с дурацкой улыбкой общался с миловидной барышней. У одного из закованных в металл деревьев сидел музыкант и наигрывал… на пустоте. Это ничуть не мешало мелодии – мягкие аккорды долетали до меня, теряя лишнее в фоновом шуме бесконечного шелеста крыльев бабочек, и тем успокаивали.

Десятки и сони фигур, десятки и сотни судеб. Вроде где-то уже видел подобное? Только здесь жизнь никогда не случилась.

– Господа. Дамы. Вы с таким наслаждением рассказываете… – Рейм соблаговолил вынырнуть из пучины мыслей. Внимание сосредоточилось на нем. Временщик обвел взглядом присутствующих. Многие отвели взоры. Я приготовился. – Вам нравится война?

– Нравится? – мимика Онина пустилась в танец, подчеркивая каждое слово, но взгляд оставался прямым. – Как «благородному» джентльмену, мне следует сказать что-то вроде: «война – кошмарное проклятье, которого цивилизованные люди должны избегать любым способом!» Хотя как офицер, признаюсь: подобное – брехня! Не стану говорить за других, но я влюблен в войну. Не случись ее, я бы не встретил тебя, Муня! Война – самое прекрасное, честное и свободное, что изобрело человечество…

– Серьезно? Прекрасное? Свободное? Честное? В каком же месте? – тон Рейма пребывал ровным, словно пульс покойника.

– Рейм, не спеши. Думаю, у тебя найдется не один десяток доводов, почему война – плохо, – Временщика аж передернуло от подобной формулировки.

– Мы их осознаем, – слова Муни вписалась в речь Онина так же органично, как приток впадает в основное русло. – Например, нам не нравилось, когда горстка политиков пыталась выдать свои интересы за интересы страны и жителей.

– Не нравилось, как религия пением гимнов, заглушая разум, давила на чувства: долг, патриотизм, другие глупости, – Призрак обнял девушку.

– Не нравилось, что невезучих малолеток и стариков везут на бойню.

– Мы не желали узреть десятки разрушенных городов, сотни разбитых семей, тысячи погибших и десятки тысяч исковерканных жизней! – шелестели вкрадчивые слова.

– Не хотелось видеть выжженные земли… – голоса переливались и сливались.

– Мы спрашивали: зачем? Стоит ли причина того? – Онин замолчал, а я услышал шелест крыльев бабочек в идеальной тишине помещения. – Для себя мы нашли ответ. Хотя, должен признать, только попав в Ветвь бесконечной войны. В тот момент, когда у появился выбор. Однако… он не для вас. Вам еще есть что терять. Только утратив имеющееся, вы придете к тому же, что и мы.

– Кхе. Кхе. Мои соратники хотят сказать, война – толчок для развития сильных, – с ленцой вступил старик из-за стойки. Заиграли новые тона в симфонии слов. – Погибают слабые. Они не в состоянии пережить времена смут. Причем смерть не самое страшное. Смерть одинакова всегда. Кхе. Кхе. Будь ты бессильный и почти не соображающий старик, о котором родичи забудут через пару лет, или молодой боец, жертвенно совершающий подвиг и тем увековечивающий себя, – гримаса прошла по лицу… по многим лицам в зале. – Нет, кровь и боль не самое плохое. То, до чего может опуститься человек куда отвратительнее.

– Вот только на фоне тьмы и вопреки лишениям проявляется самое светлое в людях, ребятки, – Онин оставался непоколебим. – Возникают герои, спасающие людей! Появляются ученые, что изобретают великие вещи! Находятся деятели искусства, чьи тексты вдохновляют множество поколений на свершения!

– Века однообразия наоборот расхолаживают страны, – хрустнула суставами Муня. – В вашем мире почти полторы сотни лет нет воин, и к чему это привело? Империя разлагается живьем. Император – инфантильный мальчишка. Аристократы ленивы и глупы. Народ бедствует, голодает и начинает грызться меж собой, ища виноватого… полагаю, не ошибусь, если винят Хроно, нечеловеческие расы или даже Последних? В Хроно другие проблемы – переход к конституционной монархии буксует на всех уровнях – люди не знают, куда применить обретенную свободу. И обе страны ослабли настолько, что СДО скалит на вас зубы.

– Кто-то становится сильнее. Кто-то становится слабее или вовсе погибает. Причем как люди, так и страны. Война – болезнь, отравляющая разумных. Война разделяет людей. Разделяет общество. Разделяет мир. Как часть целого, разумные сильнее, нежели в одиночестве, – не сдавался я.

– Юрик, война прекрасна тем, что люди работают сообща! В мирное время каждый сам за себя. Люди умеют дружить только против кого-то. Кхе. Вспомните историю…

Вспомнил. С начала письменной истории Империи шли Войны Хаоса – борьба королевств севера, все против всех на протяжении почти двух тысяч лет. Конечно имелись времена союзов и затишья. Если мир между людьми, значит, война против нечеловеческих рас – Войны Объединения после обнаружения силы. Если мир между людьми и нечеловеческими расами, значит, война с Хроно – Войны Первой Встречи и, конечно, Война Вне Времени. Если мир с Хроно, значит, война с общим врагом, вспомнить хотя бы Сезонную Войну с СДО. За письменную историю мирные лишь последние полторы сотни лет. Хотя «мирные» сильно сказано, десятки локальных и скрытых конфликтов, начиная со становления Свободного города. Я поежился.

Какое редкостное единодушие… хотя, чему удивляться? Эти Призраки явно элита, которой доверяет Господин, а он отнюдь не дурак, чтобы держать инакомыслящих. При этом для сомневающихся мы стали примером – идеал наивных живых, коих требуется защищать. Политагитация офицеров Онина и Муни шла полным ходом. У меня же с недавних пор имелся опыт противостояния наваждению слов и иммунитет от излишней пафосности. Но я начал уставать от фарса. Диспут проигран изначально, Рейм затевал его не для победы. Хватит с меня. Я рефлекторно выдал заключительный аргумент:

– Но Последние. Они никогда