Видаль нахмурился:

– И ты говоришь, он даже тогда не открыл имя человека, который поручил ему изготовить копию плащаницы?

Бональ смущенно переступил с ноги на ногу:

– Инквизитор покорнейше просит вас простить его, но он вынужден с прискорбием сообщить, что тюремщик в своем рвении добыть для вас необходимые вам сведения позабыл об осторожности и самую малость переусердствовал. У злодея, судя по всему, было слабое сердце. Он оказался не способен выдержать даже самые мягкие методы убеждения.

Видаль шагнул вперед:

– Ты хочешь сказать, что они убили его?

Бональ кивнул.

– Как они могли быть так неосмотрительны? – Видаль грохнул кулаком по деревянному боку молельной скамьи. – Где сейчас тело?

– Они ожидают ваших распоряжений. – Бональ помолчал. – Простите мне мою дерзость, могу я высказать одно предложение, монсеньор?

Видаль взмахнул рукой:

– Говори.

– Поскольку сердце его остановилось от страха, мы можем вернуть труп обратно в его мастерскую в квартале Дорада, чтобы его нашли там. Никто не узнает, что инквизиция сыграла в этом деле какую-то роль.

Видаль немного поразмыслил, потом кивнул:

– Идея здравая, Бональ. И установите наблюдение за домом – мало ли, кто заглянет. Кажется, с ним живет дочь?

– Живет.

– Она не должна вас видеть.

Видаль вытащил из-за пазухи монету. Бональ был грубоват и время от времени перегибал палку, как в случае с хозяйкой того пансиона в Каркасоне. Зато он был изворотлив, начисто лишен совести и умел держать язык за зубами.

– Еще вам пришло вот это, монсеньор.

Видаль взял письмо, просунул палец под сгиб бумаги и взломал восковую печать.

– Когда оно было доставлено?

– Какой-то малолетний оборванец принес его утром в дом капитула.

Видаль прочитал содержимое, потом его кулак сжался, сминая лист бумаги вместе с буквами в бесформенный ком. Его пальцы забарабанили по деревянной спинке кресла, все быстрее и быстрее.

– Найди этого мальчишку, – велел он. – Я хочу знать, где он это взял.

Пит вновь прислонился к подоконнику.

– Если вы хотите поспеть в Сен-Мишель к отходу похоронной процессии, вам пора идти. Уже много времени.

Маккон поднялся:

– Ох, лишь бы обошлось без происшествий.

– Думаете, могут быть?

– Угрозы были. Семья покойной – закоренелые католики – поставила несколько ультиматумов. Во-первых, когда им стало известно, что она умирает, они послали в дом священника, чтобы соборовал ее. Его даже на порог не пустили. Когда она скончалась, они пытались уговорить мужа отдать им ее тело, чтобы они могли, по их выражению, похоронить ее по-христиански!

– Я что-то об этом слышал. Это не они подали в парламент прошение по этому поводу?

– Они, они. Прошение отклонили. Судьи – все до единого, разумеется, католики – выразили сочувствие, но признали, что не имеют права запретить мужу похоронить свою жену так, как он считает необходимым, если не нарушены городские законы.

– А он позаботился о том, чтобы они не были нарушены?

– Да, – сказал Маккон. – Он обратился за советом к адвокатам и членам городской управы из числа своих знакомых.

– Что ж, тогда не знаю, что еще они могут придумать. К тому же вдовец – человек богатый и влиятельный. Не думаю, что родные рискнут еще больше оскорбить его, тем более что суд уже отклонил их прошение.

– Надеюсь, что вы правы. Хуже всего то, что ей вся эта шумиха была бы не по нраву. Она была женщина скромная и благочестивая, поистине благородная душа. – Маккон взял свою шляпу. – Вы идете?

Поскольку Пит не был лично знаком ни с усопшей, ни с ее мужем, обязанности присутствовать на похоронах он за собой не чувствовал. К тому же ему нужно было заняться бухгалтерскими книгами в доме призрения, а потом он намеревался отыскать мастера, которому заплатил за то, чтобы тот сделал ему копию плащаницы.

– Я присоединюсь к вам в храме позднее, после похорон, – пообещал он.

– Хорошо. Буду вас ждать. – Маккон подошел к двери. – Только, Пит, если вы все-таки отважитесь выйти на улицу, возможно, вам имеет смысл что-то сделать с этим. – Он постучал пальцем по своей голове. – С такими волосами вы вполне могли бы быть кузеном нашей королевы Бесс.

Пит взглянул на свои руки и увидел, что пальцы у него все в угольной пыли. Природный рыжий цвет пробивался сквозь маскировку, и на бороде тоже.

– В какие же странные времена мы живем, Маккон, если человек не может ходить в том виде, каким создал его Господь? – рассмеялся он.

Ситэ

– Когда вернется Мину? – в десятый уже раз за день спросила Алис, прежде чем ее вновь скрутил очередной приступ кашля.

– Ш-ш-ш, дитя.

Мадам Нубель держала перед лицом девочки миску с горячей водой с тимьяном. Мадам была обеспокоена. Кожа Алис приобрела меловую бледность, а под глазами залегли темные тени.

– Я скучаю по ней. И по папе тоже.

– И я.

– Они вернутся обратно до праздника Вознесения?

– Мину приедет, как только сможет.

– Но она пообещала, что я смогу вместе с ней пойти на всенощное бдение в собор. И что я смогу не ложиться спать всю ночь, потому что я уже большая.

– Если она не успеет вернуться, я тебя отведу.

– Я хочу пойти с Мину, – прошептала Алис и нахохлилась.

– Апрель скоро закончится, за ним будет май. Время пройдет быстрее, чем тебе кажется. Представь, сколько всего тебе нужно будет рассказать Мину, когда она вернется домой. И папе тоже. А как они обрадуются, когда увидят, как ты подросла, по крайней мере вот на столько? – Она рукой показала уровень в воздухе и была вознаграждена улыбкой. – Наверняка в самом скором времени мы получим от нее еще одно письмо. Она напишет нам о своей роскошной жизни в Тулузе.

– А она возьмет меня к себе?

– Посмотрим, – улыбнулась мадам Нубель. – Разве ты не самая любимая ее сестра?

– Я ее единственная сестра, – ответила Алис, по обыкновению, но мадам Нубель видела, что мысли ее заняты чем-то другим.

Глаза у малышки начали слипаться. Пестрый котенок, взятый из Бастиды, чтобы Алис было веселее, запрыгнул на кресло. В кои-то веки мадам Нубель не стала его сгонять.

Всю прошлую ночь Алис практически не сомкнула глаз и так сильно кашляла, что мадам Нубель начала подумывать, не послать ли весточку Мину. Она не хотела тревожить ее без веской причины, и потом, Эмерику в Тулузе ее присутствие необходимо было ничуть не меньше, чем Алис – здесь, в Каркасоне. И тем не менее она не простит себе, если малышка…