Даже река в Тулузе была больше. Такой широкой водной глади Мину не видела никогда в жизни. Вчетверо превосходившая Од, Гаронна кишела лодками и грузовыми судами, ждущими попутного ветра, чтобы плыть в Бордо, а оттуда в море. Роскошные барки везли знатные тулузские семьи на маскарады и званые вечера в богатые дома ниже по реке. На том берегу реки раскинулся утопающий в зелени садов пригород Сен-Сиприен, связанный с Тулузой крытым мостом и битком набитый лавками, предлагающими тончайшие ткани с Востока, пряности из Индии, драгоценные камни и изумительный синий краситель – пастель[21], – на котором зиждилось нынешнее процветание Тулузы.

И где-то здесь, в этом изобильном городе, находился Пит.

Мину высматривала его повсюду, куда бы ни пошла: по утрам – на площади Сен-Жорж; из своего окна – днем, когда студенты окрестных коллежей высыпали на улицы, чтобы раздать памфлеты и до хрипоты спорить и дебатировать друг с другом; на закате – в самом университетском квартале, где, по его собственным словам, он квартировал. От резиденции семейства Буссе до него было рукой подать.

Дом ее тетки, нарядный и роскошно обставленный, был трех этажей в высоту и сложен из традиционного красного тулузского кирпича. Тетка сообщила ей, что построен он был в итальянском стиле, прямо как дома венецианских и флорентийских купцов. Ее дядя за большие деньги выписал из Ломбардии архитектора, который создал классические колонны, украшенные резными виноградными гроздьями и колосьями, подсолнухами и винными лозами, акантами и плющом. Вдоль периметра маленького внутреннего дворика с западной стороны тянулись внешние балкончики с полом из полированного дерева и изящными лесенками. Имелась даже небольшая укромная часовенка с расписным потолком. На взгляд Мину, все это было самую капельку слишком новым, слишком кричащим, как будто дом не успел еще вжиться в свою собственную шкуру.

– Paysanne![22] Бестолковая растяпа!

Мину от души пожалела бедную служанку, которую угораздило навлечь на себя гнев мадам Монфор. День не успел еще начаться, а та уже пребывала в скверном расположении духа. Это не сулило ничего хорошего. Мгновение спустя дверь распахнулась, и в ее комнату влетела мадам с болтающейся на поясе связкой ключей, а по пятам за ней спешила служанка, сгибающаяся под тяжестью роскошного платья. Вдовая сестра ее дяди, мадам Монфор, вела в доме хозяйство вместо тетки и, казалось, всегда рада была к чему-нибудь придраться.

– Ты еще не окончила свой туалет, Маргарита? По твоей милости мы все опоздаем!

У Мину привычно упало сердце. Она изо всех сил старалась вести себя так, чтобы ее не в чем было упрекнуть, но все было напрасно. Домоправительница отпускала шпильки относительно высокого роста Мину – неестественного и мужеподобного, не уставала напоминать, что ее разные глаза – это признак некоего «душевного изъяна», а также постановила, что именоваться детским прозвищем в ее возрасте «несолидно». Мину вынуждена была постоянно быть начеку. Если бы тетушка Буссе не была такой чувствительной натурой, Мину попыталась бы поговорить с ней относительно власти, которую забрала себе мадам Монфор.

– Я буду готова в два счета. Последнее, чего бы мне хотелось, – это оскорбить мою тетушку, заставив ее ждать.

– Это Господа тебе следовало бы бояться оскорбить.

Мину прикусила язык. Отец советовал ей держать свое мнение при себе. «Не спорь и не перечь, – предостерегал он, – потому что люди они набожные и строгих правил. И хорошенько приглядывай за братом. Эмерик – непоседа и быстро начинает скучать. От него жди беды».

Мину пообещала, что будет следить за ним, как ястреб. Судя по всему, хотя об этом никогда не говорилось вслух, отец надеялся, что бездетная тетка может упомянуть своих бедных каркасонских родственников в завещании, а возможно, даже назначит Эмерика своим единственным наследником. Мину вспомнилось, как, стоя на пронизывающем мартовском ветру, от которого перехватывало дыхание, у Нарбоннских ворот в Ситэ, она поддразнивала отца, что тот слишком уж переживает. Теперь, пожалуй, она готова была признать, что это она недооценивала своих родственников.

Мадам Монфор закончила пересчитывать простыни в сундуке в изножье кровати и выпрямилась. Тяжелая связка ключей у нее на поясе звякнула, малиновый шелк в прорезях расшитых рукавов полыхнул огнем. На Мину вдруг накатил внезапный приступ головокружения.

– Что случилось? Ты больна?

– Нет-нет. Я просто не выспалась, и ничего больше, – отозвалась она поспешно.

Накануне вечером все домочадцы в полном составе отстояли вигилию[23], готовясь к местному религиозному празднику, Дню святого Сальвадора, в жаркой и душной домовой часовне. Мину едва осмеливалась вздохнуть. Густой чад восковых свечей, едкий запах нюхательных солей, пощелкивание теткиных четок, кислое вино с пряностями, которое пригубил каждый, когда служба подошла к концу.

– В самом деле? Просто поразительно. А вот мы с твоей теткой чувствуем после служб прилив сил, а не утомление!

Мину улыбнулась:

– Не сомневаюсь в этом, сударыня. Что касается меня, после вигилии я удалилась к себе в комнату и молилась там в одиночестве. Боюсь, это лишило меня остатка ночи.

Глаза мадам Монфор сузились.

– Не знаю, как там у вас в деревне, а у нас в Тулузе не молитвы в одиночестве имеют значение.

– Мне не известно, что и как принято во всей стране, но мы в Каркасоне не считаем, что участие в общей молитве отменяет необходимость личной молитвы. Важно и то и другое, разве нет?

Она, не дрогнув, выдержала взгляд пожилой женщины. Мину видела, как у мадам Монфор чешутся руки залепить ей за такую дерзость пощечину. Она так сжала кулаки, что даже костяшки побелели.

– Твоя тетушка желает, чтобы ты сопровождала ее на крестный ход.

– Я польщена приглашением и с удовольствием к ней присоединюсь. – Потом, не подумав, Мину спросила: – А Эмерик тоже пойдет?

Глаза мадам Монфор сверкнули злобой.

– О нет. Оказывается, твой братец уговорил одного из поварят принести ему после вигилии с кухни какую-то снедь. Поваренок получил трепку. А твой брат отправлен к себе в комнату.

У Мину упало сердце. Поскольку целью вигилии была подготовка к сегодняшнему крестному ходу, после нее, кроме воды, ничего брать в рот не полагалось. Она несколько раз объяснила это Эмерику.

– Я извинюсь за брата перед дядей и тетей, – перебила Мину мадам Монфор, не в силах выслушивать это дальше. – Я не оправдываю поведение Эмерика, но он еще маленький.