приборов, другой, совсем мальчишка, уже с наслаждением тянулся на майском солнышке, точно котёнок спросонья. Но как только получил от первого какое-то распоряжение, подтянулся и превратился в бравого такого солдатика, что даже старцы на бревне-лавочке приосанились, памятуя свои последние балканские войны.

Впрочем, к ним солдатик подходил, как-то преувеличенно даже хромая.

– Отцы, где тут телефонный аппарат есть? – спросил Васька Иванов, выпятив грудь с «Георгием».

Раненый, с «Егорием», мальчонка совсем…

«Губернские ведомости» вытерли костяшкой пальца слезу под моноклем.

«Русский спорт» ответил как должно, но тоже дрогнул в голосе:

– Так, выходит, перелетели вы аппаратом, ваше благородие. Вон, крылечко почтовое за три дома с начала улицы.

На почтовой станции, в полусумраке, пропахшем клеем и сургучом, Кириллу с редким подобострастием почтмейстер лично и саморучно, – еле докричались старика из курятника с экзотическими цесарками на заднем дворе, – вручил пакет казённой почты.

Видать, нечасто в здешнем отделении видали коричневый пакет с двуглавым орлом не только на сургуче, но и в печатном виде – в углу со штемпелем «Департамент связи». Хотя, ясное дело, к почтовому ведомству пакет никакого отношения не имел. Иначе старенький почтмейстер всенепременно собрал бы всё своё отделение, чтобы с печатью государственной заботы на лице взломать сургучную печать на конверте, похмыкать самым секретным образом, шурша гербовой бумагой, и обвести оробевших подчинённых суровым взглядом из-под косматых бровей.

Однако значительная эта роль досталась теперь залётному, в буквальном смысле, офицеру.

– Извольте выдать, – вынув среди прочего из конверта, протянул таинственный офицер квитанцию, вместо почтмейстера перепугав контору взглядом с вздёрнутой грозно рваной бровью. – Должны были из губернского аэроклуба подвезти.

– Так точно-с! Вчера-с… – засуетился тотчас господин почтмейстер, присвистывая старомодным словоерсом. – Вчера и подвезли-с.

Из кладовой вынесли две замотанные в рогожу десятилитровые бутыли с жёлтой, на просвет, жидкостью.

Обернувшись на Ваську, с важностью рассматривающего пасхальные открытки, Кирилл неприметно подмигнул: «Дядюшка кланяются!»

К помощи высокопоставленного дяди Лёши лётчику и его пассажиру – братьям Ивановым то есть – пришлось прибегнуть после того, как их чуть не арестовал комендант станции воздушного наблюдения № 74-8. Причём вдогонку, можно сказать. Прискакал чересчур бдительный комендант на Брест-Литовский военный аэродром, когда «Таубе» лейтенанта Иванова уже скрылся в багровом закате.

Лётчики с известным пониманием отнеслись к желанию Кирилла вернуться к месту службы, в Севастополь, на аэроплане, не то, чтобы трофейном, но ставшем таким же героем приключения, как, скажем, автомобиль «Чёрной маски» из одноимённой фильмы.

«Остзейца» дозаправили. А у одного из авиаторов нашлась карта Императорского воздухоплавательного общества, где были указаны все авиаторские клубы, общества и любительские аэродромы европейской части империи. Военных-то за прифронтовой полосой не водилось, – тут и сто километров для полета многовато будет.

Вот Кирилл и полетел глубоким тылом, надеясь на известное братство «гомо птерикус», взаимовыручку и газетную вырезку: «Его Величество устроил приём в честь новых героев Севастополя», любовно оформленную сестрой Варварой в отдельный адрес…

А вслед ему полетел по губернским жандармским управлениям, исполнявшим в тылу также обязанности и контрразведки, рапорт-де «в высшей степени подозрительный военный авиатор, уклонившись от командировочного предписания, оказался на занятой неприятелем территории, откуда производит теперь перелёт в тыл фронта на аэроплане, обретение которого не совсем ясно».

Прочитав такое, у каждого уездного «сатрапа» рука тянулась если не к кобуре штатного «смит-вессона», то ко лбу со щепоткой троеперстия: «Господи, пронеси ты его мимо…»

К счастью путешественников, первый же Могилёвский «сатрап» догадался частным порядком уточнить через генерал-квартирмейстера Ставки Верховного, тут же, в Могилёве, и находившегося, что и лейтенант такой есть геройский, и аудиенция имела место. А насчёт прочего, достойного гауптвахты как минимум, так посоветовал Кириллу: «Вы бы огородами, сударь мой, огородами. Что вы глаза всем мозолите, ей-богу? До своего начальства долетите, там и объяснитесь. Вам бы, конечно, ещё подорожную какую выправить, мол, по делу летите. Телефон? Да, конечно, воспользуйтесь…»

Так дядя братьев Ивановых, тоже Иванов – Алексей Иванович, статский советник, лицо таинственно «облечённое» и обретавшееся в кабинете на Дворцовой, – узнал, наконец, о судьбе любимого племянника Василия, потерявшегося ещё осенью прошлого года.

И не менее любимого Кирилла, что после отпуска должен был выехать в Севастополь, а оказался чёрт знает где в Курляндии, а затем и в Могилёве.

Узнал и, кабы мог, – соломкой бы выстелил обоим путь. Кому домой, кому на службу. Но раз уж так получилось, – заливал его авиационным бензином.

А теперь вот и долгожданную «индульгенцию» братьям организовал.

Телеграмма:

Черчилль – Кардену. 14 марта

«Я не понимаю, почему тральщикам должен мешать обстрел, который не наносит потерь. Две или три сотни погибших было бы умеренной ценой за очистку такого пролива, как Нэрроуз. Я высоко ценю Ваше предложение прислать добровольцев из флота для траления мин. Эту работу необходимо выполнить, невзирая на потери в людях и малых кораблях, и чем скорее это будет сделано, тем лучше.

Во-вторых, у нас есть информация, что в турецких фортах не хватает боеприпасов, что германские офицеры шлют унылые рапорты и призывают Германию слать больше. Предпринимаются все возможные усилия для поставок боеприпасов, всерьёз думают об отправке германской или австрийской подводной лодки, но, очевидно, к этому ещё не приступили.

Всё вышесказанное – абсолютный секрет.

Из всего этого ясно, что операция должна развиваться методически и решительно ночью и днём. Ныне враг обеспокоен и встревожен.

Время дорого, поскольку вмешательство субмарин требует серьёзного внимания».

– Это тебе предписание от начальника «гардемаринских классов» и билет на поезд, – уже на пороге почтовой станции, привалившись к резным перилам, делил брат Кирилл драгоценное содержимое пакета. – Отбояришься практикой и сдашь, наконец, экзамен на мичмана… Или ты окончательно решил стать сухопутным артиллеристом? – глянул он на братца с лукавой искоркой в серых глазах.

– Это где веселее будет, – с серьёзностью лихого, но вполне себе рассудительного вояки, заметил Василий. – А пока…

– А пока ужас как хочется блеснуть крестом в глаза петербургским барышням и салагам-одноклассникам, – подмигнул Кирилл.

– А пока экзамены надо сдать, – упрямо продолжил Василий, будто и не услышал иронической реплики. – Зря, что ли, учился?

Однако едва прочитал в графе назначения: «Петроград» – фамильно пухлые губы предательски расплылись: «То-то онемеют сотоварищи “чёрные” кадеты, кто до сих пор гордился “практическим плаванием” в “Маркизовой луже”, учебными стрельбами – страх, как бабахает! Да званием гардемарина…»

На этом пункте Василий невольно покраснел, не удержался:

– И потом, надо прояснить со званием…

– Это ты про то, что к четвёртой степени подпоручик полагается?.. – рассеянно, под нос себе, буркнул Кирилл. – Так это такой же обер-офицер, что и мичман, которого ты в боевом походе уже через месяц получишь. Если, конечно, не утопишь любимое ведро