словно исполнив свой «чёртов» долг по совращению Порфирия, вдруг угомонилась, даже смотрела не туда, куда все, а на порыжелый ото ржи циферблат манометра, – будто соображала в нём чего?

А там же, куда смотрели все…

Уже окончились заборы, пронеслись по сторонам крайние мещанские дома в один-два этажа под красной черепицей, красным кирпичом размазались конторы и склады. Вот и первый немецкий часовой недоумённо нахмурился под кожаной каской с пикой; потянул было ремень «маузера» с плеча, да передумал: «Не моего ума дело».

Чуть далее – офицер, беззвучно орущий на команду железнодорожных сапёров; он так и остался с открытым ртом.

Но вот уже третий – юный фенрих – оказался сообразительней прочих, замахал стеком на свой взвод, и дула винтовок проворно уставились навстречу паровозу, идущему «не оттуда». Однако и он не поверил глазам своим, побежал с кем-то советоваться.

И в результате выигранных этим совещанием секунд «Кукушка» уже пересекла ажурную тень водокачки, уже впереди показались пороховые дымы – сизым облаком, явно отличные от чёрно-бурых дымов пожарища.

Железное эхо колёс загрохотало под навесом складского дебаркадера, когда Вадим, чувствуя себя на носу паровоза, словно на эшафоте за миг до казни, вновь открыл глаза, на секунду прикрытые от усталости.

Открыл – и увидел:

Впереди, лихорадочно суетясь, серые фигурки стаскивали к рельсам пропитанные креозотом рыжие шпалы. Вот-вот и перекроют путь…

Иванов (первый) сбросил своё секундное оцепенение и выдернул из карманов чёрной флотской шинели свой куцый «командирский» наган и трофейный увесистый «люгер»…

Странное дело: он уже после операции пробовал стрелять и убедился: острота зрения резко изменилась. Почему – неясно: то ли контузия, от которой иной раз и вовсе слепли, так распорядилась, то ли операция что-то наладила. Как бы там ни было, он хоть и раньше не жаловался на зрение, но теперь в глазах будто кто резкость навёл. На спор стал сшибать спичечный коробок с полста шагов…

Выстрелы пистолетов были едва слышны за лязгом, стуком и шипением паровоза, но результаты оказались вполне очевидны: шпалы для заграждения так и не подоспели. Зато среди их бурой свалки теперь торчали короткие егерские сапоги.

Тем не менее «Кукушка», стравив пар, почти остановилась.

Перекрестился Кузьма, спрыгнул на гравий и рысью бросился вперёд паровоза. На миг запнулся, обернулся к лейтенанту с молитвой в глазах.

Вадим, по-прежнему стоя на узкой железной площадке на носу паровоза, успокоительно ему кивнул и даже поощрительно махнул «люгером», мол, вперёд, прикрою!

Кузьма бросился к «кувалде» – рычагу стрелочного перевода.

Пуля, сверкнув искрами, чиркнула у лейтенантского погона Вадима по крышке котла. Вадим, почти не глядя, пальнул через плечо…

Политическая хроника

3 марта 1915 года британский посол Дж. Бьюкенен сообщил Николаю II о готовности союзников произвести высадку десанта на полуостров Галлиполи и о решительном согласии Греции направить туда свои три дивизии, в тыл группировке турецких войск, обороняющих полуостров. В дальнейшем эти войска, возглавляемые царём Константином, разовьют наступление на Константинополь и захватят европейскую часть столицы Османской империи.

Николай II в ответ на это заявил, что ни при каких обстоятельствах не хочет видеть греческих солдат в Константинополе. А королю Константину там вообще нечего появляться.

Когда эта новость достигла Афин, правительство Венизелоса, приверженца сближения с Антантой, пало, и 7 марта было сменено новым, с прогерманскими взглядами.

Греция вступила в долгую полосу политической нестабильности, во время которой происходили и частые смены правительств, и фактическое двоевластие, и два изгнания короля Константина I, и его отречение от престола в пользу своего старшего сына.

Железнодорожный узел Обертау.

У последних защитников

…Ещё один из немногих неразбежавшихся железнодорожников с алыми погонами на гимнастёрке скатился со штабеля брёвен, – не затих, завозился, маниакально подзывая кого-то, наверное, матушку, – и это вряд ли к лучшему.

Щепа веером полетела с верхушки штабеля, сбритая пулемётной очередью…

Ополчение, оказавшееся волею случая в подчинении майора Мудрова, таяло прямо на глазах. Их и было-то:

Солдаты-железнодорожники, которых и по штату была полурота – осталось чуть.

От сводного полка, что на том конце станции ждал по теплушкам отправки на переформирование – кто «не тудой» побежал, да остался, – наберется штыков этак с полста.

Его матросов из сопроводительного караула – с взвод.

Ремонтная команда какого-то артиллерийского полка при двух с половиной полевых пушках. То есть две успели отремонтировать – и одна из них экономно погромыхивает до сих пор, а другую уже гранатами засыпали немецкие гренадеры. Третью, без прицела, бросили.

Да вот нежданная прибыль – конвой жандармского управления частью вернулся, – вдруг да ещё и с боем? Это при том, что сами арестанты армейской контрразведки все тут. Кто жив ещё.

Ну и, конечно, пассажиров в мундирах с десяток, – тех, кому мундир остаться велел, не глядя на погоны нестроевых военных чиновников или нашивки ранения…

Если подумать, то «свезло» им с мундиром, как чуть ранее ему самому – Мудрову. Будто он, мундир его, сам решил нюхнуть-таки пороху. Сколько ж можно учебным стрельбищем довольствоваться. И вот теперь…

В который раз порхнули во все стороны подпалённые вороны головешек о дымных хвостах – траншейная немецкая пушечка с дубовым их немецким педантизмом грызла уже пылающий товарный состав. Но всё-таки вылетел из дыры вагона и унтер – бородач с «Георгием».

«Жалко… – майор прочистил от грохота ухо мизинцем в перчатке. – Полезнейший был дезертир, заматеревший и в наступлениях, и в отступлениях. И, кстати, что это немец опять разрезвился?..» – прервал Савва Мудров сам себя.

Похоже, снова атака. Пулемётные очереди слились. Винтовочные сбились заполошным гвалтом.

Майор, взведя курок штатного нагана, решительно зашагал по скрипучему гравию вдоль своего – непомерного, как для имевшихся сил, – фронта, но запнулся, попятился, зло морща бледную по-штабному физиономию:

«Этак до возвращения наших и не продержимся…»

Навстречу как бежал с парой громоздких фугасных гранат полусогнутый, так и зарылся в рыже-масляный гравий ещё один из его подчинённых, причём подчинённый не по несчастному случаю, а по команде – старший минёр в чёрном матросском бушлате. Чуток не добежал до груды сосновых брёвен в красной коросте…

«Это я правильно сделал, что не стал оборонять эшелон под его же колёсами», – в который раз похвалил сам себя майор в нервном испуге-восторге первого боя. – Выдвинул оборону вперёд, к составу, удачно гружённому фортификационным материалом, проще сказать, брёвнами и щитами для блиндирования»…

Хоть теперь и ясно уже, что германское командование странным образом знает, что это за эшелон прячется позади брёвен и щитов. Чего ради упёрлись тут русские. Вон пушечка их лупит исключительно в вагоны на первых путях, загораживающие ей сектор обстрела. Даже в штабеля и россыпи брёвен палить не