в казённик. Что тут изгаляться даже прямой наводкой, если, раз пристрелявшись к рябому булыжному майдану, только и делай, что лупи, как скопится на нём довольно сутулых, по-крысиному серых фигурок. Но должны же видеть братовья, что и он теперь при ратном деле, и герой, – каждый раз оборачиваясь, Васька во фронт разворачивался, демонстрируя грудь артиллерии вольноопределяющегося подпрапорщика, с двумя галунами поперёк продольного на зелёном походном погоне, и – с солдатским «Георгием» IV степени на гимнастерке!

А рядом, выглядывая из-за броневого щитка орудия, стреляет из своего «маузера», прижав к плечу приклад-кобуру, брат Кирилл – авиатор.

Позади:

– Фэ… фугас, кажется, – вынимает из фанерного гнезда в снарядном ящике снаряд брат Вадим, моряк, и лихо, с железным шелестом, загоняет его в затвор. Правда, обратно, к ящику, бежит косоватым зигзагом, будто поддатый унтер.

Один чёрт. Картина самая что ни есть героическая, – три брата воюют с басурманами плечом к плечу. Русские Ивановы.

И они просто обязаны выжить. И непременно все трое. Чтобы однажды на террасе дядюшкиной севастопольской дачи, у самовара, к тому времени с красивыми жёнами и детьми, скрипящими трёхколесными велосипедами, вспоминать, куря дорогой «Оттоман» и подшучивая друг над другом…

Главное, выжить.

И очень важно, чтобы сейчас, чтобы здесь, где шансов выжить почти что…

Прорыв.

Ивановы в сборе

– Который? Этот?.. – отчего-то шёпотом спросил помощник машиниста, так и не разогнувшись после «диверсии» на стрелочном переводе, когда в балансировочную гирю звякнула немецкая пуля. – Этот? – прибавив в голосе, переспросил Кузьма, похлопав ладонью по буферной сцепке последнего вагона.

– Этот, – кивнул наконец через плечо майор, больше озабоченный вопросом: «Ну, допустим, господин лейтенант, сюда вы прорвались, застав немцев врасплох, так ведь теперь они спохватились. Сейчас, должно быть, пути уже загорожены»…

Савва возражал Иванову (старшему) безо всякого на то желания.

Флотскому лейтенанту он доверился бы и «по-родственному», и с уважением к его боевому опыту, – сдал бы командование, ей-богу, но субординация проклятая. Да и чёрт тянул за язык возразить, хоть ответ на собственный вопрос уже читался в глазах майора Мудрова, отражаясь в угольных зрачках перспективой железнодорожной колеи: «Раз уж флотский сюда один с двумя пистолетами прорвался, то уж его “трёмстам спартанцам” сам Марс велел».

Причём ответ читался с контекстом-подстрочником: «Что ж ты тогда сам сразу не догадался дать попятный на Гробин? Пока и паровоз ещё жив был, и пыхтел в голове эшелона под парами?»

Это-то и заставляло не то сомневаться, не то оправдываться:

– А ещё, гляди, орудие на путь прикатят…

Хотя теперь-то да, теперь слов оправданий не требовалось, когда поданная за пять минут до кавалерийской атаки немцев «овечка» зияла парующими дырами в котле…

«Сразу надо было уходить, не дожидаясь, пока прояснится ситуация, пока телефон снимет ответственность распоряжением командования, а потом уже – пока наши вернутся, когда разрешится вопрос, – а вернутся ли?»

Савва вытер шею батистовым платком, криво усмехнулся.

«Одно только тешит самолюбие, что сумел оборону организовать».

«Людей успел положить…» – с гадливой услужливостью подсказала совесть.

Савва Ильич встрепенулся:

– А люди? У нас ведь не то, что не бронепоезд, Вадим Иванович, а совсем наоборот, – пороховая бочка. Вам же не надо объяснять, что такое выстрел 305-го калибра?

– Нэ… не надо… – помотал лейтенант головой, туго замотанной исподним ситцем – бинтов под рукой у Арины не было. – Мне и так понятно, что нэ… нападение на станцию пэ… производится по просьбе командования кэ… Кригсмарине.

– Пожалуй, – нехотя согласился майор корпуса морской артиллерии. – Так как?..

– А так, – вклинился Кирилл в разговор, ведущийся в опасной тени эшелона «7 Ос». – Барышню и раненых, – выразительно посмотрел он на брата, – сажаем на поезд. Кто может держать оружие – бежит, как говорится, впереди паровоза на случай баррикады или ещё чего. А в последнюю минуту запрыгивают. Кстати, надо двери вагонов открыть.

Кирилл перехватил ошарашенный взгляд майора Мудрова и уточнил:

– Где можно.

Не бог весть какая защита – вагонная доска. В лучшем случае – пуля застрянет, но, если и её убрать…

– Кэ… коварный план, – не то усмехнулся Вадим, не то судорожно скривился, но, против ожидания, не стал артачиться – понял: «Хватит на сегодня. Куда ещё впереди паровоза бегать? Выдохся. В голове шум нехороший, этакая “Тютчевская гроза”».

– Вэ… вы мне только пэ… пулемёт дайте. А я там пэ… постою, прикрою, – ткнул Вадим большим пальцем через погон без звёздочек.

Кирилл с сомнением посмотрел на узенький «спардек», окаймлявший паровозное рыло, но промолчал.

Совсем пощадить старшего брата, чего уж там, не получится. Конечно, маячить на узкой открытой площадке прямо над чугунным «фартуком» паровоза, живой мишенью – риск чрезвычайный, но хоть так…

Хроника Дарданелл

Флот, собранный союзниками, являл собой наибольшую концентрацию морских сил, когда-либо имевшую место в Средиземноморье. Помимо крейсеров, эсминцев, тральщиков и более мелких кораблей британцы подключили четырнадцать линкоров, два додредноута – «Лорд Нельсон» и «Агамемнон», линейный крейсер «Инфлексибл» и недавно построенный самый мощный «баттлшип», «Куин Элизабет» с 15-дюймовыми орудиями.

Французская эскадра под командованием адмирала Гепратта состояла из четырех линкоров и ряда вспомогательных судов.

Большинство этих линкоров уже устарело, но их 12-дюймовые пушки превышали всё, что имели турки на берегах.

Общее командование на первом этапе осуществлял адмирал Сэквилл Карден.

Бронепоезд или нет…

Но железное рыло паровоза, хоть и такого неказистого, как маневровая «Кукушка», появившись на выходе с «узловой» – в дыму, в клубах пара, с винтовочными залпами и со стрекотом пулемёта, – некоторое впечатление на немецкий заслон произвело-таки.

В наспех сооружённой баррикаде, как в растревоженной помойке, замелькали с крысиным любопытством тут и там серые головки в номерных касках, послышались и крики, и гортанные команды.

Впечатление было, поди, не меньшее, чем то, которое на немецких штурмовиков, вновь ринувшихся в атаку, произвела тишина в ответ на их бравое «Urrey!».

Ни тебе командной переклички, ни скуповатой стрельбы, ни мата. Из-за бурелома рассыпавшихся с платформ красных брёвен, из-за дымящихся руин грузовых вагонов послышалось лишь учащающееся дыхание котла, буферный перестук, лязг трансмиссионных сочленений…

– О, майн гот! – остановился, прислушиваясь, ротмистр баварских фузилёров, завертел головой. – Уходят? Но куда?

– Что за?.. – завертел головой и Кирилл, расслышав даже сквозь драконье дыхание паровоза и хлопки выстрелов звуки, показавшиеся ему странными.

А вот солдату Храпову – так вполне себе знакомые. Трущийся всё время подле, он сообщил лейтенанту Иванову (второму) как всегда с улыбкой – и с надеждой на лучшее:

– Кавалерия прибыла.

– Только не хватало, – проворчал лейтенант Императорского воздушного флота, невольно отступая к приближающемуся паровозу.

Если не отступить, то нишкнуть в щелях собственной баррикады, под колёсами и в вагонах соседних составов, пришлось впереди и немцам.