бедняжкам определяли места на корабле, где сильнее и опаснее всего прокатится ударная волна выстрелов могучих орудий главного калибра.

Нет, всё дело было во всё усиливающемся чувстве тревоги за брата, оставленного в Петрограде. Что называется, сердце было не на месте. Порой готово было выпрыгнуть из груди, когда поезд, в котором он возвращался домой, и без того неторопкий, ещё и простаивал вне расписания на разъездах и полустанках, пропуская военные и санитарные эшелоны.

И тревога оказалась не напрасной. Никанора не оказалось дома, более того – в городе, хотя за весь последний год бедняга-полукалека, измученный костным туберкулёзом (болезненные очаги грызли кости ног), дальше садика возле их дома в Охте не выходил.

Записка, адресованная брату, извещала, что Никанор «с сёстрами во Христе» (тут Афанасий вспомнил двух постных набожных охтинок, одну – которая прибирала и готовила в их холостяцком доме, и её вроде бы сестру) уходят на богомолье в Сестрорецкий монастырь.

…Там, в Странноприимном доме, Афанасий и нашёл брата – в смертельной горячке. В минуту просветления, случившуюся перед последним предсмертным беспамятством, Никанор – он уже понимал, что умирает, – спросил:

– Ну как там? Получилось? Я молился…

Ни братия монастырская, ни лекари не помогли.

А на малолюдном отпевании в монастырской Богоявленской церкви Афанасию, который неотрывно глядел на восковое и такое удивительно спокойное лицо брата, вдруг со всей ясностью и ужасом почудилось, что вместе с охваченным пламенем и дымом линкором уйдёт в небытие единственное, никем и никогда не повторённое творение рук Никанора.

Рук, сложенных на холодной груди и закрытых белым саваном…

«Кинжал и роза». Василий и Варвара

Гоголем в гулких коридорах Дерябинских казарм Ваське-Варягу (тут чаще, чем где-нибудь, звучала его кличка…) походить как-то не довелось.

Класс его выпустили досрочно, хоть и на малое время, но как раз, чтобы кольнула иголкой «Георгиевской звезды» сердце Василия какая-то бессмысленная обида:

«Эх, как бы ироничен был его взгляд на блестящие кортики однокашников, мичманов свежей выпечки… С его-то боевой наградой, самой, что ни на есть – солдатской, – какое сравнение? Тут же суровая окопная правда…»

Которой он до такой степени измучил старшую сестрицу Варвару, что как-то…

Как-то, клюя носом в пустую, – «кажется десятую уже?» – чайную чашку за очередным полуночным рассказом героя об этой самой, – «чтоб её прах побрал!» – окопной правде, вдруг подумала Варя: «Надо ему невесту найти, пусть её мучает. Прямо хоть легендарную Нелидову из Севастополя выписывай…»

И на вручение мичманского кортика прибыла…

Вручение, которое, увы, прошло без особой помпы, но зато не на плацу училища, а в собственном кабинете генерал-квартирмейстера Кронштадта! Наслышан был «чёрный» генерал, – знамо от кого! – о геройстве этакого «морского пехотинца» и, как морской чиновник первого класса, право имел…

И на вручение прибыла…

Нет, не собственно на вручение, что было бы невозможно в морской крепости опять-таки первого класса, а прямо на Дворцовую набережную, куда, бороздя серую невскую рябь, прибежал паровой катерок с Андреевским флагом, – пришла сама!

И теперь нервно как-то поглаживала белой кружевной перчаткой красный гранит парапета…

Сама…

Та самая соседка по даче, к которой, когда та была ещё гимназисткой младших классов, они – Васька и Мишка – поклялись не приближаться и не отзываться, даже если позовёт (протокол героико-спасательных исключений прилагался) – дабы не разрушать суровой мужской дружбы и товарищества.

Каким чудом Васька не свалился за борт катерка, – он сам не понял, но вполне взял себя в руки, пока сошёл на берег, и сказал, чётко бросив двуперстие к козырьку:

– А меня в ногу ранили…

– Боже! – уставилась на его ногу Нелидова из-под чёрной вуалетки.

Впрочем, не на ту.

– И в руку, – тотчас подсказала находчивая Варя.

– И в руку… – как-то не сразу подтвердил мичман Василий Иванов-младший, утирая двуперстием обильный пот под козырьком…

И даже простил Нелидовой вечером, когда уже они вместе пошли в «Крео» на фильму «Кинжал и роза» то, что «кинжал» (суть, морской кортик) Нелидова находила куда более романтичным, чем невзрачную «розу».

А «розу»-то, – читай, петличный знак георгиевского кавалера!

Времени прояснить девушке её простодушное заблуждение у мичмана было немного, – согласно предписанию его ждал Севастополь и Черноморский флот.

Перевод, как ни странно, был как раз в компетенции Кронштадтского знакомца дядюшки, Алексея Ивановича.

Варвару же ждали – впрочем, со слов самозваной гадалки Глаши, подозрительно долго хмурившейся на замусоленные карты, – пустые заботы и зряшные хлопоты, что, наверное, было как-то связано с поручиком самокатной роты.

Находившийся в тылу на излечении, он, поручик, почему-то часто попадался на глаза Варваре в рабочей школе «Треугольника» на Литейном, где она теперь «приносила пользу», агитированная другими курсистками.

Странно, что papa этого не одобрял, хоть и молчаливо, явно же не препятствовал.

Да и поручик, глядя как-то по-блоковски тягостно, всё больше помалкивал, но от этого только внутри всё само собой умолкало, будто готовясь услышать несказанное… или несказуемое?

Будто самое время готовилось что-то сказать Варваре, прежде чем не то впустить, не то втолкнуть её в незнакомую комнату их старого дома, бог весть, откуда взявшуюся на ровной, привычной стене со знакомым рисунком обоев красными арабесками…

И этот сон возвращался всё чаще…

Примечания

1

Суть выпускник Николаевской инженерной академии.

2

Главное артиллерийское управление.

3

Сапёры или обозники.

4

Нештатный «браунинг», просто увеличенный с калибра «манлихер» 7,65 до 9 мм «парабеллум», причём переделанный не Ф. фон Дрейзе, а молодым тогда Гуго Шмайссером.

5

Кто это?! (нем.).

6

Ротмистр, штаб-ротмистр – кавалеристское звание, но поскольку кавалеристские звания по традиции присваивались всем служащим отдельного жандармского корпуса, то и пехотный аналог – капитан, штабс-капитан занимали «кавалеристскую» должность.

7

Бытовавшее тогда название для кинотеатра.

8

Посол США в Оттоманской империи. Ко времени описываемых событий США ещё сохраняли нейтралитет.

9

Дореволюционный герб Курской губернии.