– На сеновале.

– Добро. Тогда надеюсь, что до утра тебя в гостевом доме не увижу.

– Не боись, два раза просить не придется. – Арсентий залпом допил свой квас и встал.

На сеновале было очень уютно. Зарывшись в сухую траву так, что только голова торчала наружу, послушник смотрел на звездное небо через прорехи в кровле – видать, хозяину все не с руки было ее залатать. Он лежал и пытался понять, что же заставляет его сердце биться так шумно, как обычно бывает накануне боя.

Сперва, оказавшись на постоялом дворе, он даже засомневался в правоте лесного деда. Но потом, во время разговора за столом, что-то вызвало у него неясную тревогу, но так и не удавалось понять, что именно. Помучившись над этой загадкой какое-то время, послушник решил отложить ее решение до утра, прочитал вечернюю молитву и закрыл глаза.

– Эй, божий человек, ты где? Эй! – громко кричал один из дружинников, стоявший в воротах сеновала с факелом в руках. – Послушник, выходи, боярыня тебя срочно требует!

– Что стряслось? – Арсентий вылез из сена, продирая глаза со сна.

– Так это, такое дело. – Парень почесал затылок. – Боярыня наша рожать собралась.

– А я тут при чем? Я роды принимать не умею, тут бабки нужны.

– Так бабки и велели за тобой послать. Ну, точнее, нянька еёная. Так что ты давай не мешкай особо.

– Добро, идем. – Арсентий отряхнул рясу от сена, пригладил волосы и шагнул следом за дружинником.

Дойдя до гостевого дома, дружинник остановился, указал головой на дверь. «Мне не велено», – пояснил он. Оглянувшись, Арсентий увидел, что и другие гридни, потирая сонные лица, сидят на корточках возле стены. А старшина стоит в стороне со скрещенными на груди руками, еще более хмурый и сосредоточенный, чем до того.

Обстановка внутри сильно отличалась от той, что была во время ужина. Множество свечей и лучин так же светили, наполняя воздух запахом меда и горелого дерева, но стол в середине помещения был очищен от посуды, на него был наброшен большой отрез чистого холста, на котором лежала Есислава в простой рубахе. Вокруг нее суетились женщины из свиты с влажными полотенцами и горячей водой.

– А, пришел! – К послушнику подковыляла нянька. – Боюсь, для тебя сегодня дело найдется.

– И что же за дело? – насупился Арсентий.

– Ты же знаешь, что за ночь сегодня?

– Сегодня? – Он посчитал в уме. Да, получалось, что ночь действительно была непростой. – Купала сегодня. Язычники гуляют, да, но это не наш праздник.

– При чем тут праздник? В эту ночь тончает грань между мирами, колдовские силы крепчают.

– Поучи меня, мать! – ухмыльнулся Арсентий. – Это я и без тебя ведаю. А еще и то, что на жилой двор, а тем более в дом, нечисть без приглашения не войдет. Так что зыбиться[31] тебе не о чем.

– Я не о себе тревожусь, о боярыне. Во время родов женщина особенно перед силами Нави уязвима. В другую ночь я бы переживать не стала, но сегодня… Что-то мне совсем не по себе.

– И что ты предлагаешь? Костер во дворе разведем и прыгать через него станем? Или папоротник цветущий все вместе пойдем искать?

– Заканчивай зубы скалить, остроязыкий! – Нянька стукнула его костяшкой пальца по лбу. – Поможешь или нет?

– Так ты говори прямо, чем помочь-то?

– Тебя нам, сынок, бог послал. От этих-то толку мало в таких делах. – Она указала головой на дверь. – А ты, умелец, сможешь встать на защиту.

– Мать, ты говори прямо, от чего мне вас защищать? Хватит извиваться, как змея в подлеске!

– Я тебе и так уже слишком много сказала. Очень прошу, встань на дворе, оборони нас от нечистой! Если поможешь, то проси утром у боярыни все что захочешь, все исполнит.

– Ты бы, мать, такими обещаниями не бросалась, а? Так и беду накликать недолго. – Арсентий оглянулся на Есиславу, которая в этот миг закричала от боли, поэтому не увидел, как на миг потемнело лицо старухи. – Ладно, постерегу двор, пока боярыня не разродится. Но утром ты мне все подробно расскажешь, без утаек.

– Спасибо, сынок! – Нянька перекрестила послушника. – Ступай ужо. Старшине велено, чтобы, если что, тебя слушал. Он, знамо, не шибко доволен этим, но куда же денется?

Выйдя во двор, Арсентий лицом к лицу столкнулся с хмурым старшиной, который при виде послушника молча махнул, показывая, что просит отойти в сторону.

– Говори давай, чужак, что тут происходит? – начал он без лишних вступлений.

– А я уж было понадеялся, что ты что-то знаешь. Ошибся. Давай-ка так поступим – парней своих расставь вдоль ограды, вели рубить все, что движется. И огни пусть запалят погромче, нечего дрова жалеть, раз такое дело. И пусть шумят поменьше, чего-то сердце чует, что не такое простое дело.

– А ты что будешь делать?

– Мое место у ворот. А твое – у двери в дом. С тем же наказом – что бы туда ни сунулось, руби не думая, даже если это твой знакомец или сродственник будет. Нечисть хорошо умеет облик менять.

– Добро, – не сразу, но кивнул старшина и развернулся к дружинникам, с ожиданием смотревших на него.

Арсентий быстро направился к сеновалу, разложил на земле седельные сумки со снаряжением и стал готовиться к неизвестному. Больше всего на свете послушник не любил загадки, а тут, как назло, сплошные тайны и недомолвки. Он бы не придал словам няньки большого значения, но вместе с предостережением лешего все это очень тревожило. Поэтому собирался как на бой – натянул кольчугу, опоясался заветным мечом, слева подвесил длинную серебряную цепь.

– Как тут, все тихо? – на всякий случай поинтересовался Арсентий у старшины, вернувшись на двор.

– Как в подполе в летний день, – ответил хмурый, но в то же мгновение из дома донесся истошный крик боярыни, от которого по лицу старшины пробежала тень. – Ох, бедная Есислава! Дай ей бог, чтобы все полегче прошло!

– Помоги, боже, дщери твоей! – перекрестился послушник. – Но у нее свое дело сегодня, у нас свое. – Он прошел к воротам, прислонился плечом к одному из столбов и замер, вглядываясь в чернильную темноту ночи.

Достаточно долго тишина прерывалась только протяжными криками боярыни из дома, потрескиванием костров и факелов да позвякиванием кольчуг на дружинниках. Часа с два ничего не происходило, и Арсентий даже стал надеяться, что ночь закончится спокойно. Все изменилось только ближе к рассвету, когда небо на востоке принялось потихоньку светлеть.

Сперва поднялся туман. То, что туман этот не простой, было понятно с первого взгляда: он стелился вдоль земли, поднимаясь не выше пояса, был плотным, как кисель, ярко-белым и при этом шипел. Примерно так шипит клубок змей в яме, если пошерудить там палкой. Костры густое марево обтекало кругом, словно боялось пламени, поэтому дружинники жались к огню, оторопело выставив в стороны оружие.