Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Осознавая тонкую грань между тем, чтобы безопасно потянуть время, и гневом судьи, который мог заподозрить неладное, я тщательно все рассчитал. Рывком завязал последний узел — и через несколько секунд прозвучал финальный свисток. Другие кураторы рванули вперед и подняли меня на плечи, мы пили кровь наших врагов и ликовали под плач их женщин[133].
«Пусть вокруг окажутся толстяки», — подумал я.
Примечание: посвящается моим хорошим друзьям Тому Мэги, Доминику Тиннелли, Пэдди Макэвою, Полу Мак-Грату, Питеру Бейли и Брайану Фитцпатрику, с которыми я много лет счастливо носился туда-сюда вдоль боковой линии.
На прошлой неделе мы пересекли небольшой, но довольно значительный Рубикон. Физические нападения на врачей участились, с каждым днем все сложнее спрятаться за статусом некомбатанта.
Бывают моменты, когда такие атаки можно предсказать: оклик ночью в темном переулке, пьяный детина в отделении реанимации, слишком зацикленный на собственных границах баран. Но иногда все идет и по маловероятному сценарию. Футбольный стадион, пятьдесят тысяч зрителей, еще миллионы смотрят по телевизору.
На четвертьфинале национального футбольного чемпионата GAA в Кроук Парке в Дублине, во время матча между командами из Донегола и Армы, игрок последней запустил в воздух донегальского врача. Тот проявил удивительное хладнокровие и повел себя достойно, отказавшись жаловаться как во время, так и после матча.
Было ли это правильно? Неужели мы всегда должны подставлять вторую щеку? Я скорее за то, чтобы заниматься любовью, а не войной, но пришло время дать отпор.
Будь я на месте того врача, я бы неспешно поднялся, подождал, пока игрок повернется спиной (а он парень крупный), затем оглушил бы его сзади и тут же спрятался в безопасное укрытие. Как заметил Терри Пратчетт, «многие были бы такими же трусливыми, как я, если бы им хватило смелости».
Я уже слышу, как вы обвиняете меня в непрофессионализме — но не спешите с выводами. Это же профилактическая медицина в лучшем виде. Ситуация показывает: если вы снова нападете на врача, то увидите, что будет, случись вам повернуться спиной. Вы обречены, ибо темные дела творятся ночью, и на вашем месте я бы вечно испытывал ужас.
Конечно, мы, врачи, объяснили наши действия. Информирование пациентов является краеугольным камнем отношений между доктором и пациентом.
И это не слишком больно. Мы используем тупую иглу, понимаете?
Никакого потворства насилию в любой его форме.
Разумеется, за исключением случаев, когда мы сами его совершаем.
Прекрасное было времечко: миссии «Аполлон», нечеткие снимки с Луны, «Так говорил Заратустра», Джеймс Берк и Патрик Мур[134], наивные и искренние, подпрыгивающие от возбуждения и заражающие своим энтузиазмом. Казалось, что наступает новая эра, и наука откроет истину и даст четкие ответы.
Но блаженной и беспечной Аркадии не было уготовано долгое существование, и потому слово «комета» никогда не означало для меня великолепный огненный шар, что несется через Солнечную систему, мерцая серебряным хвостом длиной в миллион миль. Скорее оно для меня подразумевает разбитые мечты и разрушенные ожидания, потому что я слишком отчетливо помню горькое разочарование от кометы Когоутека в 1970-х годах (а еще, по чистому совпадению, тогда ни одна девушка не пришла ко мне на свидание).
— Она будет размером в половину Луны, — с энтузиазмом заявил Патрик Мур, который никогда раньше не лгал мне и которому я (по-прежнему ребенок с горящими глазами, когда речь идет о звездах) безраздельно верил. Но вера в него и детские мечты были вероломно преданы, потому что, когда комета Когоутека в конце концов появилась, толку от нее было столько же, сколько от пузырька от кашля из Британского национального лекарственного формуляра.
Ожидания продолжали осыпаться на глазах: антибиотики, интерферон, Бен Джонсон[135], быстрая слава на глиняных ногах.
Так что от кометы Хейла — Боппа я ничего хорошего не ждал, несмотря на всю предварительную рекламу. Эту песню, разбившую мое юное сердце, я уже слышал, поэтому даже не потрудился посмотреть на небо. Но вот однажды вечером за несколькими кружками пива я начал плакаться своему хорошему другу Пити.
— Ты хочешь сказать, что ее не видел? — удивленно спросил он. — Да она там уже два месяца.
— Ну и где же она тогда? — спросил я, гадая, когда именно Пити стал таким знатоком астрономии, если он только и делает, что ухаживает за коровами (как он говорит).
— Да прямо над моим домом, — решительно сказал он.
Очень забавно для деревенщины, подумал я, но уже на следующий день поехал в горы и остановил машину, чтобы понаблюдать, и… вот она, сияющая, как маяк в вышине, с хвостом, струящимся, как маленький кусочек неба. Комета Хейла — Боппа в радуге славы — и, как и было обещано, прямо над домом Пити.
Мечты сбываются, Дороти, и иногда прямо у нас на заднем дворе.
В Ольстере не принято менять свое мнение, хотя в этом отношении мы не уникальны. Вы никогда не увидите, как участник дискуссии в задумчивости скажет: «Да, вы правы, это хорошая мысль, мне это не приходило в голову. Ладно, вы меня убедили, я передумал». Требуются сила и мудрость, чтобы отказаться от устоявшихся взглядов. Или слабость и предубеждение, чтобы придерживаться их.
Суфии рассказывают о легендарном дуралее незаурядных способностей Ходже Насреддине, которого однажды спросили о его возрасте.
— Сегодня мне пятьдесят лет, — гордо заявил он.
Десять лет спустя тот же человек снова обратился к нему с прежним вопросом.
— Пятьдесят лет, — твердо сказал Насреддин.
— Но десять лет назад вы говорили то же самое, — удивился спрашивающий.
Насреддин ответил:
— Я никогда не отказываюсь от своих слов.
Поэтому у меня всегда есть несколько мнений, просто на всякий случай.
У костра сидели два пещерных человека. Один из них довольно рыгнул и откинулся назад.