Вообще-то это была законная самозащита – наглец кинулся на Питера с обнаженным мечом. Хаггард с самого начала пишет, что нахальный субъект вовсе не испанец, а шотландец на испанской службе. Однако Питер провоцирует кровопролитие. Ну, предположим, испанцы тоже не без греха и выхватывают мечи, собираясь мстить за товарища. Однако поражает та готовность, с которой лондонцы сбегаются на призыв Питера, чтобы «перебить испанских собак». Действие романа происходит в конце XV в., при короле Генрихе Седьмом, когда еще не начались грабежи испанских поселений и захваты кораблей английскими королевскими пиратами и отношения меж двумя странами были, в общем, нормальными. В Англии сохранялось католичество. Просто-напросто Хаггард механически перенес англо-испанскую вражду в более ранние времена – явно в силу той самой въевшейся в подсознание испанофобии.

К слову, резню предотвращает как раз испанец, знатный дворянин из свиты посла. Вот только он и оказывается Главгадом, поскольку воспылал к прекрасной Маргарет порочной страстью (испанец, понятное дело, может питать не любовь, а исключительно порочную страсть). Похищает Маргарет и ее подругу и увозит их в Испанию. После долгих приключений Питер любимую все же освобождает, попутно столкнувшись с отцами-инквизиторами – опять-таки олицетворением вселенского зла.

Еще ярче подсознательная испанофобия проявляется в романе того же Хаггарда «Дочь Монтесумы». Там испанский Главгад – и вовсе сущий демон. В юности он был влюблен в мать главного героя, тогда еще молодую девушку. Двадцать с лишним лет спустя он приезжает в Англию и уговаривает бывшую возлюбленную с ним бежать (вообще-то человек, двадцать с лишним лет хранящий любовь к женщине, заслуживает лишь симпатии – далеко не все мужчины способны на такое постоянство). Почтенная замужняя леди и мать взрослого сына бежать отказывается. Тогда испанец хладнокровно пронзает ее шпагой. А потом, когда оба, и Главгад, и главный герой, оказались в Америке (один в рядах конкистадоров, другой – спасшись при кораблекрушении), испанец неустанно преследует юношу, пытаясь его извести. На счастье парня, ему на помощь приходят силы небесные – сводят Главгада с ума, и тот бросается в жерло действующего вулкана. А до того, как оказаться в Америке, молодой человек, подобно Питеру Бруму, попадает в Испанию, где становится свидетелем расправы тех же злобных инквизиторов с молодой монахиней. Бедняжка полюбила мирянина и родила от него ребенка, за что ее вместе с младенцем живьем замуровывают в стену – таковы уж были нравы людоедов-инквизиторов. В реальности таких случаев Большая История ни разу не зафиксировала – но Хаггарда интересовала не историческая достоверность, а желание в очередной раз выставить испанцев кровожадными чудовищами…

То же самое наблюдаем в знаменитой трилогии Рафаэля Сабатини о капитане Бладе. Испанцы – олицетворение зла и подлости, а противостоящий им капитан Блад – благородный рыцарь без страха и упрека. В начале первого романа трилогии разбойничий набег на английский городок совершат не пират и даже не капер – адмирал испанского военно-морского флота. Во времена, когда между двумя странами нет состояния войны. В реальности ничего подобного никогда не происходило – в мирное время испанцы, тем более военные моряки на королевской службе, никогда на английские владения и корабли не нападали – а вот английские «королевские пираты» подступали как раз наоборот…

В том же первом романе трилогии есть примечательная сцена, производящая, по моему убеждению, совсем не тот эффект, на который рассчитывал Сабатини. Тот же адмирал, опять-таки в мирное время, берет на абордаж корабль, на котором плывет в Вест-Индию английский посол лорд Джулиан Уэйд (между прочим, с довольно интересной миссией – привлечь на королевскую службу английских пиратов-«частников», выдав им патенты на звание капитанов английского военного флота, чтобы не безыдейно грабили, а целеустремленно воевали с испанцами). Происходит примечательный разговор…

«– Вы все-таки проклятый, кровожадный пират, как я и предполагал! – вспылил Уэйд. – И у вас есть еще наглость называть себя адмиралом флота короля Испании! Посмотрим, что скажет ваш король по этому поводу.

Адмирал сразу же нахмурился, и сквозь напускную любезность прорвалось сдерживаемое до сих пор бешенство.

– Я поступаю с английскими еретиками-собаками так, как они поступают с испанцами! – заорал он. – Вы грабители, воры, исчадия ада! У меня хватает честности действовать от собственного своего имени, а вы… вы, вероломные скоты, натравливаете на нас ваших морганов, бладов и хагторпов, снимая с себя ответственность за их бесчинства! Вы умываете руки, как и Пилат. – Он злобно рассмеялся. – А сейчас Испания сыграет роль Пилата. Пусть она снимает с себя ответственность и взвалит ее на меня, когда ваш посол явится в Эскуриал (дворец испанского короля. – А.Б.) жаловаться на пиратские действия дона Мигеля де Эспиноса.

– Капитан Блад – не английский адмирал! – воскликнул лорд Джулиан.

– А откуда я знаю, что это не ложь? Как это может быть известно Испании?»

Воля ваша, но правда в этом эмоциональном диалоге на стороне испанца. Во-первых, англичане на протяжении ста с лишним лет именно так себя и вели – снаряжали действовавших против Испании пиратов (часто с участием монархов), а потом отрекались от них, объявляя «вольными стрелками». Во-вторых, каждая собака знала, что английские монархи давали пиратам звания капитанов и адмиралов военного флота, и дальше они пиратствовали уже в этом качестве. Действительно, откуда испанцу знать, что Блад – не английский адмирал? Вполне могло оказаться, что так оно и обстоит…

(Между прочим, в конце романа Блад не только принимает патент на капитанский чин, мало того, его делают губернатором Барбадоса – как крупного специалиста по местным условиям. Вот тут Сабатини ничуть не погрешил против исторической правды – примеры известны, я о них расскажу в следующем томе, когда речь пойдет о XVII веке и тогдашнем пиратстве…)

Что характерно, Хаггард писал свои романы в конце XIX в., когда испано-английские войны давно прекратились, от былого морского могущества Испании не осталось и следа, а как колониальная империя она откровенно агонизировала. Сабатини – и вовсе в первой трети века двадцатого, когда испанские колонии Кубу и Филиппины уже отжали англосаксы – правда, не англичане, а американцы. Испании лишь благородно оставили Испанскую Сахару – исключительно оттого, что поживиться там было совершенно нечем. Западная Сахара была огромной кучей песка, по которой носились на верблюдах полунищие и полудикие бедуины. Правда, за Испанией до 1956 г. оставалась еще часть Марокко – но и Марокко в отличие от Кубы и Испании была страной бедной, с упором на сельское хозяйство (разработку месторождений фосфоритов, марганца, свинца с большим размахом иностранные компании начали лишь после получения страной независимости).

Словом, не было никакой нужды в «социальном заказе». Хаггард и Сабатини писали исключительно по велению души – изрядно отравленной прямо-таки генетической ненавистью к испанцам…

Доставалось и католикам. Джеффри Триз, автор увлекательного (без дураков!) романа «Ключ к тайне», изобразил их сущими монстрами, которые не только собираются застрелить в театре королеву Елизавету, но и готовы хладнокровно зарезать проникшего в их тайны главного героя романа, шустрого подростка, а заодно и его подружку (тоже принимая ее за мальчика, поскольку она ходит в мужской одежде).