– Ты давно знала! – уличила она мать.

– Что знала?

– Про папу и про писательницу. Интересно, что ты еще знаешь?

Марта с трудом взяла себя в руки.

– Может, хватит обо мне? – примирительно спросила она.

– И как это у тебя на все хватает сил? – дразнила ее Теа. – Откуда в тебе столько злобы, столько ненависти? Моего отца втаптывают в грязь, а ты довольна. Ты хочешь его смерти, да?

Марта побледнела.

– Отвяжись! – взвизгнула она, на мгновение оторвав взгляд от дороги.

Еще немного – и «Феррари» столкнулась бы со встречной машиной. В последнюю секунду Марта успела вывернуть вправо.

– Не отвяжусь! Речь идет о моем отце.

– Заткнись, сучка!

– Вот это, я понимаю, культурный разговор.

У Марты было такое чувство, словно ее приперли к стенке.

– Что ты хочешь сказать отцу?

– Что ты давно следишь за каждым его шагом. С тех самых пор, как он тебя бросил.

Подозрения Теодолинды этим не ограничивались, но о других своих догадках она поговорит с отцом.

Кармине Карузо припарковал свой голубой «фиатик» на площади перед кладбищем «Ламбрате», поодаль от красной «Панды», следуя за которой ему пришлось проехать через весь Милан. Из «Панды» вышли двое – мужчина и женщина, оба немолодые.

Карузо подождал, пока они пройдут в ворота, запер машину и тоже направился к бескрайнему городу мертвых. Традиционную кладбищенскую тишину нарушал грохот отбойных молотков и еще какой-то техники: готовили места для новых захоронений.

Женщина была небольшого роста, коренастая, лет пятидесяти; она держала в руках горшочек с белыми цветами. Мужчина, который был ненамного выше, нес пластиковый пакет. Оба выглядели невзрачными в своих серых пальто.

Полицейский зашел в контору и попросил разрешения позвонить по телефону.

– Профессор, я на кладбище, – сказал он в трубку. – Приезжайте. Да, они уже здесь. Как всегда, пунктуальны. Дорогу вы знаете, я вам подробно объяснил. Жду.

Приехавший на «Панде» мужчина протирал влажной тряпкой надгробие. Женщина застыла, не отрывая глаз с мальчика с большими грустными глазами. Карузо остановился в нескольких шагах, что позволило ему разобрать золотые буквы на белом мраморе: «Камилло Лева. Он прожил всего девять лет».

– Холодно сегодня, правда, сынок? – сказала женщина. – Когда мы проезжали площадь Лорето, там на градуснике было минус пять.

Мужчина посмотрел на спутницу с грустным укором.

– Утром заходила твоя учительница, – продолжала женщина. – Рассказывала про твой класс. Они сейчас учат дроби. Ты бы их щелкал, как орехи, ты ведь у меня умница.

– На сегодня хватит, – сказал мужчина, беря супругу за руку. – Пойдем. Ты замерзла, как бы не простудилась.

– Папа в своем репертуаре. Как тебе это нравится, сыночек? Вечно он спешит. Слава Богу, ты не в него, а в меня пошел, такой же спокойный. И умный.

Мужчина покачал головой.

– Все, Лаура, уходим.

– Дай мне еще немного побыть с моим мальчиком, – взмолилась женщина. – Дай нам поговорить.

– Камилло тебя не слышит, – осторожно заметил мужчина.

Женщина жестом попросила мужа не мешать ей разговаривать с сыном: матери было что сказать своему мальчику.

Мужу ничего не оставалось, как отступить. Он отошел в сторону, и Кармине Карузо решил, что самое время подойти к нему. Сейчас или никогда.

– Вы синьор Лева? – спросил он.

– Да. А что?

– Я Кармине Карузо.

– Так это вы изводите меня телефонными звонками! – задыхаясь от гнева, возмутился мужчина. – Уходите! Все, что я мог сказать, я уже сказал полицейским и судье.

– Я пришел как друг, а не как полицейский. Как друг профессора Корсини и ваш, – уточнил Карузо с примирительной улыбкой.

– Друг Корсини не может быть моим другом, – возразил Лева. – Вот она, работа вашего дружка. – Он показал на могилу сына. – Бедное дитя! Неужели вам не жалко нашего мальчика? Посмотрите на его мать, она потеряла рассудок, разве вы не видите? Убирайтесь подобру-поздорову!

Женщина продолжала разговаривать с сыном, не замечая происходящего вокруг.

– Вы порядочный человек, синьор Лева, – не сдавался Карузо. – И я хочу, чтобы здесь, на могиле вашего сына, из уважения к его памяти и к горю матери, вы объяснили мне одну вещь. Почему вы оговорили профессора Корсини?

– Ваш Корсини убийца и вор. Он убил моего сына и украл мои деньги.

– Корсини лечит людей. Он вылечил мою жену и, если мог бы, вылечил бы вашего сына.

– Уйдите!

– Он не брал у вас денег, вы это знаете лучше меня.

Лева схватил Карузо за воротник.

– Уйдите! – прорычал он. – А то я позову полицию. Понятно?

Его лицо было искажено страданием.

– Ваш сын очень любил профессора Корсини. Думаете, ему было бы приятно узнать, как вы поступили? – безжалостно спросил Карузо.

– Он его убил, – глазом не моргнув, ответил Лева. – Убил и должен за это поплатиться.

Упрямство этого человека, явно убежденного в истинности своих обвинений, на какое-то мгновение поколебало уверенность Карузо. А вдруг все, что утверждает Лева, правда?

Разве то, что Корсини вылечил жену Карузо, обязательно означало, что профессор не виноват в смерти Камилло и не получил взятки от отца мальчика? Разве в человеке, неожиданно для него самого, не может возобладать дурное начало? Карузо робко задавал себе эти вопросы, на которые у него не было ответа.

Пошел дождь – мелкий, холодный, колючий. На кладбище стало совсем мрачно и тоскливо.

– Это он виноват, – стоял на своем Лева. – Это он отказался делать операцию.

Женщина, которая до этого сидела на корточках возле могилы сына, выпрямилась: она увидела идущего по дорожке высокого человека в бежевом пальто с поднятым воротником. Он был еще далеко, но она уже узнала его, улыбнулась и так и стояла улыбаясь, пока он не подошел.

– Профессор Корсини!

Гермес вспомнил эту улыбку: так улыбался Камилло.

– Как вы? – спросил он женщину.

Синьора Лева повернулась к могиле сына.

– Профессор пришел навестить тебя. Видишь? – Она обращалась к фотографии на мраморном надгробии. – Он всегда хорошо к тебе относился, правда? Вы были друзьями.

Гермес и Карузо недоумевающе переглянулись.

– Пойдем отсюда, – сказал Лева жене.

– Еще чего! Пришел профессор, а ты хочешь меня увести. Теперь профессор знает, где лежит мой мальчик.