Во время Второй мировой войны Испания стояла в сторонке: отчасти по той причине, что мы и так были истощены донельзя нашей собственной войной, а отчасти потому, что естественные друзья генерала Франко, Германия и Италия, не пошли ему навстречу ни по поводу его территориальных притязаний, ни в отношении каких-либо других его требований, выставленных им как условие для вступления страны в войну. Однако Голубая дивизия отправилась-таки на русский фронт, а поставки вольфрама позволили каудильо не потерять лицо в отношениях со своими кумовьями, причем поставки эти он растянул ровно до тех самых пор, пока дела не приобрели для них совсем худой оборот. Потому как правда жизни заключается в том, что хотя галисийский мясник был у нас на все руки, но он к тому же оказался еще и исключительно выдающимся ловкачом. А то как бы удалось ему сорок лет держать за ручку раскаленную сковородку, после чего спокойно умереть в собственной постели? Фокус был в том, что после их поражения, воспользовавшись тем обстоятельством, что сталинский Советский Союз уже явил миру свой зловещий лик, Франко потихонечку, осторожненько стал подгребать к победителям, типа: давайте укреплять бастион Запада. Честно говоря, именно это и помогло ему выжить в первые послевоенные годы. На начальном же этапе победивший франкистский режим столкнулся с целым рядом проблем, часть которых он решил с помощью старых добрых методов – тюрьмы, стенки и братской могилы, – а другие либо разрешились сами собой, либо расхлебывались в час по чайной ложке. Главной проблемой являлась абсолютная внешняя изоляция вкупе с неизменным намерением находящейся в эмиграции оппозиции свергнуть диктатуру. Был тут один примечательный эпизод, ну или он мог бы стать таковым, если бы дело выгорело. Речь идет о проникновении к нам с территории Франции нескольких партизанских отрядов – в основном из коммунистов, – их называли маки́. И было в их рядах полно республиканцев, которые совсем недавно побороли нацистов и наивно полагали, бедняги, что теперь-то очередь дошла до наших нацистов, местных. И вот, значит, возвращаются эти смельчаки в Испанию с намерением поднять народ на восстание. Только вот ведь что вышло: оказалось, что у народа других проблем выше крыши и его, кроме всего прочего, держат на крючке, так что единственное, чего он хочет, так это выжить, и ему до лампочки, будет он выживать при диктатуре, диктадуре или диктамуре – или же при правлении какого-нибудь клоуна из погорелого театра. Так что героическая авантюра маки окончилась ровно так, как в Испании заканчиваются все героические авантюры, – горсткой скачущих по горам, как свора собак, чуваков, которых отстреливают штурмовые отряды Гражданской гвардии и армии. А между тем ответственные за все это дело политики, сидящие за границей, целые и невредимые, включая и тех из них, что как сыр в масле катаются в России или во Франции, умывают руки, бросив этих смельчаков, как окурок. В любом случае о СССР и русских нам с вами непременно следует вспомнить – вспомнить здесь, в стране, где с памятью всегда было не слава богу. Так вот, хоть и немало было испанцев, что плечо к плечу с русскими боролись против нацизма и стали героями Советского Союза, других эта удача, или чем там оно было, обошла стороной. Многие испанские моряки, эвакуированные дети республиканцев и летчики-курсанты, которые оставались там на момент окончания нашей Гражданской войны, а позже обратились к властям с просьбой о возвращении в Испанию или об освобождении из пролетарского рая, подверглись самым жестоким преследованиям, были посажены в тюрьмы, казнены или сосланы в Сибирь по приказу этого сукина сына по имени Иосиф Сталин. Человека – здесь уж что есть, то есть, особенно глядя на это из сегодняшнего дня, – который за свое блестящее правление, или приведение в исполнение, уничтожил больше народу в Советском Союзе и Восточной Европе, чем нацисты. Приводили в исполнение приговоры, что означало – убивать. И в этом приведении в исполнение, в этом уничтожении испанцев, не попадавших в ногу советскому маршу, Сталину с горячим энтузиазмом сообщников помогали покорные руководители испанских коммунистов (Сантьяго Каррильо, Пассионария, Модесто, Листер) – те, кто после поражения нашел для себя там убежище и кто уже со времени Гражданской войны был настоящим экспертом в борьбе за власть, в свойствах биссектрисы и в науке выживания с таким ее приложением, как ликвидация соотечественников-диссидентов. И вот вам еще один печальный парадокс: бывшим испанским республиканцам, что стали жертвами сталинских репрессий, суждено было повстречаться с другими испанцами – пленными из Голубой дивизии – в тех же сибирских лагерях ГУЛАГа. Но сарказм судеб на этом не закончился, потому что выжившие и с той и с другой стороны в 50-е годы, уже после смерти Сталина, были репатриированы вместе, на одних и тех же кораблях, – в родную Испанию, где в эти годы франкистская диктатура только начинает преодолевать первоначальную изоляцию и глубочайший экономический кризис, а также голод, бедность и нищету (туберкулез вообще стал нашей национальной болезнью), то есть последствия Гражданской войны. А куковали мы в те скорбные годы одни-одинешеньки, перебиваясь с хлеба на воду за счет собственных скудных ресурсов, куцые, с обвисшими ушами, без какой-либо иной помощи извне, чем та, что была оказана Португалией и Аргентиной, о чем нам не следует забывать. Для остального мира мы стали прокаженными. А франкизм, кто бы сомневался, всем этим воспользовался, чтобы сомкнуть ряды и сплотиться.

Обобщая, можно сказать (и в этом, как правило, сходятся все историки), что франкистский режим прошел три этапа: жесткий, средний и мягкий. Что-то вроде разных видов сыра: твердого, полутвердого и моцареллы. Здесь еще раз стоит повторить, чтобы нам лучше понять друг друга, что тот долгий период status quo postquam[77] – или как там его, – растянувшись на четыре десятилетия, вовсе не был, несмотря на чисто внешние признаки, ни военным правлением, ни диктатурой на основе фашистской идеологии. Кроме всего прочего, еще и по той веской причине, что у Франко не было иной идеологии, кроме желания руководить страной вечно в качестве правителя единоличного, авторитарного, антикоммунистических убеждений и твердокаменного приверженца католической веры; и именно на службу всему этому, то есть на службу себе самому, он и поставил марширующую строем Испанию. Само собой разумеется, ловкий галисиец никогда не смог бы удержаться у власти, если бы не пользовался широкой поддержкой сильных игроков. С одной стороны, это были вечно стоящие у руля классы: крупные землевладельцы, высшие слои промышленной и финансовой буржуазии (вместе с теми семействами, что искони пользовались привилегиями в Стране Басков и Каталонии), воспринявшие новый режим как гарантию сохранения того, что в годы политических передряг и расцвета профсоюзов, во времена республики и войны у них было конфисковано или же такому риску подвергалось. К ним нужно добавить рожденную победой касту военных и чиновников, кого принадлежность к лагерю победителей превратила в распорядителей разного рода социальных ресурсов, обеспечив им тем самым безбедное существование. Параллельно с этой кастой возник еще один довольно мутный класс, или, лучше сказать, он заново появился, оставаясь все тем же (вечная пена, порождаемая самыми низменными свойствами человеческой натуры, которая никогда не исчезает полностью, а лишь трансформируется, ловко приспосабливаясь к каждому историческому моменту). Я имею в виду напрочь лишенных совести людей, преуспевающих при любых обстоятельствах – при красных, белых или синих, наживаясь на страданиях, несчастьях или бедствиях себе подобных: целая туча спекулянтов, эксплуататоров и не стесненных совестью людишек, которую не уничтожит никто и никогда. Поскольку именно она, неуемная, настигает сзади, неправедными путями получая для себя привилегии и тыча пальцем в честных людей: кого бросить в тюрьму, а кого поставить к стенке. Наконец, в самом низу пирамиды, держа на своих плечах крупных промышленников и финансистов, чиновников при власти, а также гражданских и военных деляг, находилась огромная масса испанцев: победителей или побежденных, измочаленных тремя годами варварства и смертоубийства, и при этом те и другие страстно хотели жить и забыть (мало какие мысли о свободе способны одержать верх над мыслью о горячем обеде). Проигравшие оплачивали свое поражение покорностью и страхом, а те, кто сражался на стороне победителей, – молчанием и забвением. Эти последние, не получив никакого вознаграждения, вернулись с фронтов к своим нищенским зарплатам на фабриках и заводах, к крестьянскому плугу или пастушьему посоху; а вот те, кто ни разу даже издали не видел ни окопа, ни маузера, теперь прогуливались от «Пасапоги» до «Чикоте», покуривая сигару и держа под руку супругу – или любовницу – в норковой шубке. И вся эта конструкция, ясное дело, базировалась на системе, которую каудильо, а к тому времени уже генералиссимус, установил (с самого начала и в результате очень точных расчетов) на три опорных столба: верную, получившую привилегии после войны армию, государство, полностью доверенное единственной партии – Фаланге, и контроль над обществом, отданный на откуп католической церкви. Армия, в обязанности которой входило вымести с помощью военных советов все остатки либерализма, республиканства, социализма, анархизма и коммунизма, «едва ли была способна отразить внешнюю агрессию в соответствии с регламентом, однако в полной мере справлялась с возложенной на нее задачей поддерживать порядок внутри страны», как отмечает историк Фернандо Эрнандес Санчес. Фаланга же, безжалостно зачищенная, избавленная от всякого рода строптивцев и ослушников – эти подверглись сначала преследованию, потом репрессиям и тюремному заключению, – к тому времени уже представляла собой организацию покорную и верную принципам Движения, то есть лично генералиссимусу, который был представлен на каждой монете как «каудильо Испании милостью Божией». Работало это так: ручным руководителям и главарям в обмен на разного рода синекуры – от официальных должностей до мелких, но дающих верный кусок хлеба кормушек: табачная лавка или лотерейный киоск – полностью был отдан и контроль, и сам механизм управления. Так что каждому испанцу, если он намеревался работать, есть и жить, хочешь не хочешь, нужно было обзавестись партийным билетом фалангиста. Ну и конечно, кроме заучивания наизусть, да так, чтобы от зубов отскакивало, гимна «Лицом к солнцу», следовало публично демонстрировать, что ты – искренне практикующий католик, приверженец единственно истинной веры, того третьего из столбов, на которых выстроил свою конструкцию Франко. Но о церкви мы более подробно поговорим в следующей главке этой неизменно – почти всегда неизменно – достойной сожаления истории Испании, истории ее печальных судеб и предначертаний.