Факт остается фактом: Франко был мужиком фартовым. Хитрым и хладнокровным, как и его родная мама, но с особой удачей – baraka[75], как он сам, будучи ветераном войн в Африке, говаривал, – сидевшей у него на плече, словно попугай у пирата. Когда он заваривал всю эту кашу против Республики, те, кто практически командовал в Европе, были одного с ним поля ягода, так что они подставили ему дружеское плечо и помогли победить. А вот когда эти дружки-приятели потерпели поражение во Второй мировой войне, то стало ясно, что западным державам-победительницам – с Соединенными Штатами Америки во главе, – к тому времени уже раскусившим, что такое этот Сталин с его волчьими ушами и какую угрозу представляет собой заглотившая пол-Европы Советская Россия, оказались совершенно необходимы такие фигуры, как Франко, чтобы почувствовать себя на континенте устойчиво, открыть военные базы, завязать антикоммунистические связи и всякое такое. Так что диктатору простили его диктатуру, ну или стали смотреть на нее сквозь пальцы, позабыв его старые грешки, зловещие дружеские узы и огромные кладбища под луной. По этой причине живущие в изгнании испанцы, или некоторые из них, те, что не смирились и все еще хотели драться, другими словами, те, кто ожидал, что после победы над нацистами и фашистами настанет очередь Франко, остались со своими желаниями наедине. «Кому ж теперь мне мстить?» – как сказано в «Мести дона Мендо». (Автора которой, кстати, Муньоса Секу, франкисты же и расстреляли.) Эти наивные люди думали, что, когда мировая война закончится, они, поддержанные победителями, вернутся в Испанию, однако – ничего подобного. И вовсе не потому, что они этого не заслужили. Немалое число из тех республиканцев, что перешли Пиренеи с буквально наступавшими им на пятки Терцией и маврами Франко, подняв кулаки с зажатой в них горстью испанской земли, глотая горечь изгнания и нищеты, были разгромлены, но не сломлены. Поэтому в 1940-м, когда в очередной раз опытным путем было установлено, что дороги Франции обсажены с двух сторон деревьями ровно для того, чтобы немцы могли завоевывать эту землю с комфортом, по тенечку, а армия лягушатников вместе с их линией Мажино и их опереточными генералами слилась – в одном из самых постыдных в Истории поражений, – вот тогда-то немытые и завшивевшие испанские республиканцы, те, кого французы унижали и держали в концлагерях, пораскинув мозгами, приняли простое решение: «немцы – с одной стороны, франкистская Испания – с другой, – короче говоря, товарищи, мы в полной заднице, и деваться нам некуда. Так что давайте, по крайней мере, продадим свою шкуру подороже». Ну и гулять так гулять: сотни этих ветеранов с трехлетним опытом боевых действий за плечами, мужчины и женщины – твердые как кремень, – взяли в руки оружие, которое армия лягушатников при отступлении побросала, и принялись отстреливать немцев, скрываясь в лесах и поначалу превратившись в инструкторов, а позже – став важнейшим ядром того самого Сопротивления, которым так гордятся французы, действовавшего в городах, а также освоившего методы партизанской войны. И нет лучшего способа в этом убедиться, как проехавшись по городкам и местечкам соседней страны, где с ошеломляющей регулярностью вам будут попадаться на глаза памятники с надписью: «Испанским воинам, погибшим за Францию». Воинам, да еще каким! Одни, захваченные в плен нацистами и отвергнутые франкистской Испанией, окончили свои жизни в лагерях смерти. Другие пали с оружием в руках или дожили до освобождения. Путь многих из них – всячески рекомендую прочесть роман «Девятая» Эвелин Мескиды – был настоящей эпопеей; как в случае тех, кто, записавшись во французский Иностранный легион либо бежав на север Африки, влился в конце концов в свободные французские войска генерала де Голля, отправился из Центральной Африки в Англию, а оттуда – в Нормандию. А уж потом, вместе с дивизией Леклерка, они освобождали Париж, сражались и умирали на германской территории, и те, кому из них суждено было выжить, дошли до штаб-квартиры фюрера (мне выпала честь целых пять лет заседать в Испанской королевской академии вместе с одним из них, Клаудио Гильеном Каэном, сыном поэта Хорхе Гильена). И до сих пор все в душе переворачивается и слеза выступает на глазах, когда случается увидеть на фотокарточках и в старых документальных лентах об освобождении Парижа, как идут по улицам броневые машины союзников, а парижане встречают их аплодисментами и поцелуями, и вдруг ты замечаешь, что среди этих военных полно низеньких, смуглых и улыбающихся от уха до уха чуваков в распахнутых на груди мундирах и с неизменной недокуренной цигаркой в углу рта, а потом ты с удивлением читаешь то, что эти неистребимые ребята написали на стальной броне, окрестив свои танки именами: «Герника», «Гвадалахара», «Брунете», «Дон Кихот» или «Цыганская Испания»[76].

Во время Второй мировой войны наши соотечественники оказывались не только в лагерях смерти, во французском Сопротивлении или с войсками союзников на полях сражений Западной Европы. Республиканская диаспора была огромной, так что на Восточном фронте, где схлестнулись нацистская Германия и Советский Союз, тоже звучали ругательства, молитвы или распевались куплеты на испанском языке. Как написал Понс Прадес, многие из тех мужчин и женщин, что перешли Пиренеи «с лохматыми головами, грязные, вонючие, заросшие щетиной, как попрошайки, чья форма была испещрена пятнами крови и дырами от свинца, но со взором мечтателей», побежденными себя не чувствовали. Потому что есть такие люди, что никогда не сдаются или забывают это сделать. Их корни и их судьбы были самыми разными: это и дети, отправленные в Советский Союз во время Гражданской войны, и республиканцы-моряки в эмиграции, и молодые летчики, уехавшие учиться в Москву, и коммунисты, исполненные решимости не слагать оружия. Вот из них-то и вышло то немалое число воинов, что сражались с вермахтом в составе русской армии, воевали партизанами в тылу врага или были летчиками-истребителями. Один из них, Хосе Паскуаль Сантамария, по прозвищу Папай, был посмертно награжден орденом Ленина за оборону Сталинграда. А когда в газете «Защитник Отечества» появился заголовок «Будем громить врага, как летчики капитана Александра Герасимова», мало кто знал, что этим героическим капитаном Герасимовым на самом деле был Альфонсо Мартин Гарсия, известный среди однополчан под именем Мадридец. И мало кому известно о том, что саперная рота под командованием лейтенанта Мануэля Альберди, полностью укомплектованная испанцами, прошла с боями от Москвы до Берлина, не отказав себе в удовольствии переименовать кое-какие берлинские улицы, мелом написав на табличках имена своих погибших товарищей поверх старых названий. А что касается партизанской войны, так перечень участвовавших в ней испанцев рискует стать нескончаемым, вновь подтверждая правоту старой и мрачной поговорки: «Нет воина опаснее, чем загнанный в угол испанец с оружием в руках». Сотни неистребимых республиканцев-эмигрантов сражались и умирали именно так: в бою или казненные нацистами, по обе стороны линии германо-русского фронта на всем его протяжении, а также в Чехословакии, Польше, Югославии и других местах на Балканах. Официальные цифры говорят сами за себя: два Героя Советского Союза, два кавалера ордена Ленина, семьдесят кавалеров орденов Красного Знамени и Красной Звезды (одна из них – женщина: Мария Пардина, уроженка мадридского района Куатро-Каминос) и еще шестьсот пятьдесят разных других наград, полученных за битвы под Москвой, под Ленинградом, за оборону Сталинграда и за взятие Берлина, а также сотни и сотни безымянных могил. И опять же именно в России вновь имел место один из тех горестных парадоксов, что обычны для нашей истории и нашей перманентной гражданской войны; потому что именно на Ленинградском фронте испанцы в очередной раз боролись с испанцами. С одной стороны – испанцы в рядах партизан и Советской армии, а с другой – солдаты Голубой дивизии: добровольческого испанского воинского подразделения, отправленного в Россию генералом Франко, который тем самым выполнял свои обязательства перед гитлеровской Германией. А в дивизии этой, не преминем отметить, кого только не было. Прежде всего там имелось твердое ядро фалангистов и кадровых военных, но кроме них – еще и добровольцы самых разных мастей: от ищущих приключений на свою голову юнцов до безработных и оголодавших бедняков, прельстившихся фронтовой кухней, или подозрительных для режима людей, которые таким способом надеялись спасти свою жизнь либо облегчить участь арестованного или попавшего под подозрение родственника. А фишка в том, что, даже воюя на стороне тех, кто отстаивал позорные цели, они тем не менее продемонстрировали в России поразительную стойкость и мужество, сражаясь при адском холоде, в снегу и во льду, на Волховском фронте, совершая практически самоубийственный подвиг на озере Ильмень (двести восемь испанских солдат из Лыжной роты при пятидесятиградусном морозе участвовали в боевой операции, по окончании которой в строю осталось двенадцать), на Ленинградском фронте или под Красным Бором, где прогнулся весь германский фронт, кроме того участка, на котором в течение самого долгого в их жизни дня насмерть стояли пять тысяч испанцев, отбиваясь отчаянно, как дикие звери, выдерживая массированную атаку сорока пяти тысяч советских солдат и ста танков. С результатом: одна рота уничтожена, несколько рот понесли тяжелые потери, а другие вызывают артиллерийский огонь на себя, потому что на их позиции в большом количестве прорвались русские и с ними ведется рукопашный бой. Наконец испанцы удостоились следующего отзыва Гитлера: «Чрезвычайно храбры, стойко переносят лишения, но чудовищно недисциплинированны». Так что и те и другие, как красные, так и голубые, в который раз в нашей скорбной истории подтвердили правоту той старинной средневековой поговорки, что звучит для нас вечным национальным проклятием: «Чтоб вассалом быть хорошим, надобен сеньор хороший».