Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сердце колотилось как отбойный молоток. В смятении Грей едва поспевал за мыслями. Двинуться на бандита, обескуражить резким шагом, — он выстрелит, не факт, что в Грея, не факт, что в кого-то одного. Заболтать и приблизиться — чем можно сорить в мозг человека, мысли которого целиком отданы наживе? Примитивное желание без сторонних мотивов. Нет, гениальный психолог в Грее не проснулся, говорить с грабителем было не о чем.
— Да кем ты себя возомнил! — женщина совершенно потеряла самообладание. — Считаешь, взял в руки пушку и можешь теперь безнаказанно делать что вздумается? Хочешь кольцо? Вот тебе кольцо! — она с презрением плюнула в сторону бандита, вложив в жест всю ярость.
Реакция последовала незамедлительно. От перевозбуждения и неуверенности грабитель увидел в выпаде угрозу; палец лихорадочно дернулся на спуске. Грянул выстрел, и улицы вмиг стихли. Беззвучие стиснуло голову невидимым обручем. Грей забыл, как дышать. Он оторопело глядел в спину убегающего мужчины и не мог вспомнить себя от ужаса. Мгновение — и развевающийся полог серого пальто растворился во тьме переулков.
Звук надсадного кровохарканья вернул в сознание. Грей кинулся к телу, рывком избавил рану от одежд. Нужно остановить кровотечение, вызвать помощь, хоть что-то предпринять. Доктор в нем мрачно качал головой, — ничем уже не поможешь, очевидно задето сердце и легкое.
Последний вздох смолк с минуту назад. Грей остался прозябать в одиночестве.
— Грей, все в порядке?
Он встрепенулся от накативших воспоминаний.
— Что? — рассеянно переспросил, собираясь с мыслями.
Больничные стены, пустяковые беседы с молодым практикантом. Усталость. Огромная усталость на плечах. Ни сырых переулков, ни пустых глаз невесты. С отвращением Грей отогнал мысль, что женщину, которая сочла его достойным любви, давно уже пожирали могильные черви, и тяжело вздохнул. Как бы ему ни хотелось утопать в унынии после выстраданного, прошлое настигало вновь.
Он был уверен, что утрата не сломала его, а потом ловил себя на навязчивых, приближенных к больной обсессии, убеждениях, что все осталось в другой, прошлой жизни. Хотелось усыпить напористый голос вины, дребезжавший подобно расстроенной скрипке.
Но голос внутри оставался непримиримым.
— У тебя руки в кулаках. Того и гляди, побьешь.
Грей опомнился, что пальцы его в самом деле судорожно стиснуты с такой силой, что на коже проступили полосы вен.
Он невиновен в том, что случилось. Это было в прошлой жизни.
— Грейсон! — по коридору летела медсестра. — Раненного доставили!
Окрик ее вмиг рассеял назойливую круговерть мыслей. Грей поспешил покинуть собеседника и стремительно двинулся в сторону операционной.
— Что случилось?
— Перестрелка в городе, полиция тоже здесь.
Он недовольно покачал головой, раздумывая, кому делегировать малоприятное общение с блюстителями порядка.
— Пуля в плечевом суставе. Кости целы, — понадобилось время, чтобы изучить рентгеновский снимок. Еще некоторое, чтобы завершить вытверженный перечень приготовлений к процедуре.
На операционном столе в негромком стоне заходился раненный, да так экспансивно, что Грей рассудил: стенания пациента вызваны, скорее, желанием убедить доктора в тягости своего положения, нежели муками боли. Худое лицо мужчины казалось бледным, все недостатки уродливо подчеркнул свет слепящей лампы. Грейсон замер. Изрытые оспой щеки натолкнули на неожиданное осознание, — он уже встречался с этим человеком. Грей всмотрелся в испуганные поросячьи глазки и нашел в них тот же спутанный с недоумением страх, что и после выстрела на злосчастном перекрестке. Доктор Бернд Грейсон напрягся, и вид его стал воистину устрашающ, а ужас человека более оправдан.
Грей сокрушительно вздохнул. Он сгорбился над столиком с поблескивающими стерильностью инструментами, оперся руками, будто не в силах держать груз раздумий. Врач в нем приказывал владеть собой, пока простой, обиженный человек старался перекричать первого. Краем глаза увидел, как медсестра готовит шприц с дозой местной анестезии и строго прервал:
— Не нужно.
Грейсон еще не принял решение, кто он прежде всего — врач или пострадавший, но знал точно — не титан милосердия, панацеи не будет.
— Но…
Как долго он носил в груди скорбь и тоску. И истязающие тирады вины. Грей так и не сыскал живительного бальзама утешения, но, похоже, все это время оно таилось в сердечной горечи, в гневе и обиде.
— Вон. Все вон отсюда.
Снующие медсестры замерли в замешательстве.
— Я сказал: вышли все отсюда! — прикрикнул он.
Двери за спиной, хоть и не сразу, но послушно захлопнулись. Оставшись с раненным один на один, доктор задвинул щеколду и горой навис над объятым паникой пациентом.
— Помнишь меня? — голос Грейсона обрушился, как лавина.
Дерганное мотание головой. Отрицание.
Грей с силой надавил на рану. Стены операционной вздрогнули от истошного визга. Вопль, заполнивший комнату, с той же силой звучал и внутри самого Грейсона, — страшно болела душа. От потери, от несправедливости, от какого-то ублюдка, который обманулся мнимой вседозволенностью. Очень обманулся. Действия Грея стали напористее, а крик раненного все меньше напоминал человеческий.
— Помнишь меня?
— Нет! Умоляю! — едва различалось сквозь плач.
Грей отпустил рану, прикрыл глаза и несколько раз встряхнул руками, призывая себя к спокойствию, терпению и порядку.
— Договоримся так, я выполню свой профессиональный долг, а после — убью, — он не был уверен в собственных словах, но почему-то решил, что должен сказать именно это.
— Помогите! — голос человека надрывался, выбиваясь из последних сил. Грей саданул мерзавца кулаком. Не так крепко, как хотелось бы.
В паническом страхе мужчина беспорядочно задрыгал руками и совершенно нагадано ударил по столику с хирургическими инструментами. Волей судьбы под дрожащие пальцы попался скальпель. Извиваясь ужом, убийца ухватился за него, как утопающий за соломинку, и с быстротой молнии полоснул Грея по лицу. Переносица отозвалась режущей болью.
Первой ошибкой пациента Бернда Грейсона стала его скользкая дорожка грабежа и разбоя, второй — убийство невесты будущего «спасителя», третьей — сопротивление на операционном столе. Глаза Грея застелила безудержная ярость. Он не был ни доктором, ни тем более служителем клятве Гиппократа, он забыл свое призвание, а главное — самого себя. Человечность уснула, отдав Бернда на растерзание слепящей ненависти и жажде мщения.
В лицо Грейсона хлестнула чужая кровь, заливая щеки, глаза, мешаясь с его собственной. Алые брызги покрыли пол и халат. В последние мученические крики вплетался настойчивый грохот по ту сторону дверей, но Грей не слышал ни того ни другого. Он существовал одной лишь целью — окончить правосудие над тем, кто взялся вершить жизни невинных.
С треском распахнулись двери, в операционную влетели полицейские с