– Поняла.

– Я знаю, что им позарез нужен пианист для репетиций. А мистеру Годфри также требуется новый материал, так что, если ваши песни годятся… вы следите за ходом моей мысли? – Ли прищурилась, вглядываясь в зал.

– И вы это сделаете для меня?

– Когда мне было шесть лет, монахини из монастыря Святого Иосифа спасли меня от железных легких[42]. Я страдала жуткой астмой, а они меня вылечили, так что я перед ними в долгу. – Ли пожала плечами: – Считайте, что я оплатила их благословение индульгенцией.

– Большое спасибо.

– Кроме того, сегодня я работаю здесь последний день, и мне бы хотелось получить свою зарплату. Вот я и стараюсь дать им ровно то, что им требуется.

– А откуда вы знаете, гожусь ли я на что-нибудь?

Ли посмотрела на Чичи.

– Это проще всего, – усмехнулась она. – Я просто прислушиваюсь к своей интуиции.

– Мисс Донателли?

– Я здесь! – отозвалась Чичи с галерки. Она прошла к оркестровой яме, где ее ожидали дирижер, мистер Годфри и секретарша последнего.

– Ноты у вас с собой? – спросила секретарша.

– Да, мэм. – Чичи вручила секретарше свои ноты, и та отнесла их пианисту, сидевшему за инструментом на сцене.

– Итак, что вы нам споете? – спросил дирижер, изучая Чичи с ног до головы так, как будто обмерял ее для корсета.

Мистер Годфри тоже быстро оглядел Чичи.

– Песню, которую я сочинила сама, – невозмутимо ответила девушка.

Лица дирижера и мистера Годфри приняли такое выражение, как будто им сообщили, что устрицы, которыми они лакомились в ресторане Говарда Джонсона на Западной 46-й, были несвежие.

– Если предпочитаете что-то стандартное, мне не трудно, – дипломатично добавила Чичи. – Но я написала много песен и подумала, вдруг вам будет интересно услышать одну из них.

– Окей, давайте.

– Или, может, лучше все-таки «Не найдется ли четвертака, брат?» – пошутила Чичи.

– Ну уж нет! – фыркнул дирижер и переглянулся с Годфри.

Тот улыбнулся.

Чичи поднялась на сцену и вынула из сумочки стеклянную банку, на три четверти наполненную разноцветным драже. Сумочку она положила на пианино.

– В быстром темпе, бодро, – негромко сказала она пианисту. На вид ему было лет семьдесят пять, и, похоже, он не чувствовал себя бодрым примерно с тех пор, как изобрели коттон-джин[43]. – Я начну счет… и раз, два, три, четыре… – Чичи ритмично притопывала ногой.

Пианист заиграл ее мелодию, но темп был не тот. Чичи обошла пианино, склонилась над плечом старичка и что-то прошептала ему на ухо, встряхивая банку с драже особым образом, – это звучало как маракасы, отбивавшие мягкую чечетку. Она еще раз подала знак пианисту. Казалось, плавный ритм обратил на себя внимание всех присутствовавших в зале, в том числе конкурсанток и тех, кто их судил.

– Эта песенка называется «Берег цветного драже», – сообщила Чичи, энергично тряся банкой и прогуливаясь взад-вперед по авансцене уверенной походкой опытной исполнительницы.

Пианист кивнул и подхватил ритм. Он пробренчал увертюру и наигрывал дальше, давая Чичи возможность перейти к вступлению. Она ему подмигнула. Теперь они понимали друг друга – а значит, были командой, что ощутимо облегчало ее задачу.

Чичи повернулась к зрителям:

– Если вы бывали на побережье в Джерси – да на любом побережье, от Мэна до Флориды, – или плыли на яхте вдоль известной яркой полосы по краю Мексиканского залива, а то и просто фланировали по пирсу на Хадсоне с видом на мусорную баржу, то вы поймете, о чем эта песня. Она о таком летнем дне, когда на пляже столько народу, что у продавца хот-догов заканчивается горчица, у девушек заканчивается кокосовое масло, а у местного силача заканчиваются пошлые шуточки, с которыми он подкатывает к вашей симпатичной сестренке. Словом, если вдруг пойдет дождь, никто не огорчится.

Она запела:

Чичи завершила исполнение, встряхивая банку все тише и тише, пока шелест не смолк. Пианист выпрямился на табурете и одобрительно кивнул.

Чичи поблагодарила его и спустилась в зал. Когда она проходила мимо дирижера, тот встал.

– Весьма мило, – сказал он. – День нам предстоит долгий, далеко не уходите.

– Это можно устроить.

– Оставьте свои контактные данные мисс Боумэн.

Чичи взглянула на Пола Годфри, изучавшего какую-то нотную партитуру.

– Благодарю вас, мистер Годфри.

Годфри кивнул, не поднимая глаз. Чичи вышла из зала через заднюю дверь.

– А я справлюсь с эдакой прытью? – негромко проговорил Годфри.

– Есть в этом что-то очаровательное, – признал дирижер.

– Возможно – если любишь маленьких гепардов.

Чичи вышла на улицу. К хвосту кандидаток уже успели присоединиться новые поющие инженю в ожидании прослушивания у Пола Годфри. Девушки были одна красивее другой, и Чичи с горечью подумала, что если они поют так же, как выглядят, то ее быстро предадут забвению. Стоя перед клубом и разглядывая входящих соперниц, Чичи ощущала, что ей демонстрируют, каковы ее шансы на эстрадный успех.

Собиравшая анкеты Ли Боумэн маячила где-то в середине квартала. Чичи сунула руку в сумочку и вытряхнула на ладонь несколько цветных драже. Сначала она подумала, что, наверное, не стоит съедать собственный ударный инструмент, а то вдруг ее позовут обратно и попросят спеть еще раз. Но острый голод пересилил и без того слабую надежду на победу в конкурсе, так что она стала класть в рот по одной конфетке.

На Таймс-сквер не было парков, а около клуба не поставили скамеек – во всяком случае, Чичи не удалось найти ни одной. Бросив взгляд на свои часы, она стала размышлять о словах дирижера. Он велел далеко не уходить, но куда же ей деваться? Она дошла до угла и оглядела Восьмую авеню направо и налево в поисках места, где можно будет подождать, пока мистер Годфри принимает решение. Внезапно у служебного входа «Музикале» раздался многоголосый визг.