магистр приподнялся на локте и, жадно глотая, выпил.

- Вам лучше, магистр? – участливо спросил служка.

- Налей еще, - хрипло потребовал магистр, он кое-как сел и тут же начал растирать затекшую кисть. В последний раз он бил в бубен так долго, что рука совсем занемела, и било вывалилось из скрюченных пальцев.

Служка наполнил кружку и хотел снова поить магистра, но тот поморщился и отмахнулся. Протянул трясущуюся руку, в которую служку почтительно вложил посудину, и стал пить самостоятельно.

- Вот теперь лучше, - магистр прислушался к своим ощущениям, удовлетворенно кивнул и спросил, - Ты давал настои новообращенным?

Новообращенными магистр называл поднятых мертвецов.

- Только что поил, - ответил служка, - Настоев осталось мало совсем. Скоро закончатся.

- Где-то недалеко должны быть офисы объединенных компаний, - магистр посмотрел на служку так сурово, будто бы тот вздумал ему перечить, и добавил с нажимом, - Сходишь и принесешь.

- Хорошо магистр, - перечить служка вовсе не собирался. Магистр умеет заговаривать настои так, что, если их выпить, мертвые… то есть новообращенные на тебя не нападают, - Я принесу много настоев, они станут сильными, и мы проведем их через весь континент.

Служка помолчал погруженный в свои мысли:

- А почему вы их так называете, магистр? Они ведь просто ходячие мертвецы.

- Дурак. Они изменятся, - магистр посмотрел на служку с пренебрежением, - И чем больше силы они впитают через настои, тем быстрее это произойдет.

- И что тогда будет? – осторожно спросил служка.

- Они станут новой расой. Совершенной. Прекрасной. Они идут на смену нам, людям.

- А что же станет с людьми?

- Люди должны будут уступить. Время людей вышло. Люди канут в небытие.

Служка надолго замолчал, осмысливая услышанное. Магистр редко бывал с ним словоохотлив, а откровенен еще реже.

- А чем они будут лучше людей? – спросил он через какое-то время.

Магистр протянул ему пустую тару, качнув подбородком, дал понять, чтоб налил еще. Служка уже держал кувшин наготове. Он знал, что магистр выпьет не меньше пяти-шести полных кружек. Выхлебав пойло, магистр заговорил. В его глазах понемногу разгорался фанатичный огонь.

- Они построят новое общество. Справедливое. Основанное на всеобщем равенстве. Никто не нарушит закона даже в помыслах своих. Все будут трудиться на всеобщее благо. Придет эра всеобщего благоденствия.

Служка слушал, глядя восторженно и преданно, не замечая в глазах магистра безумного блеска, потому что давно уже была подавлена его воля. Он в любой миг готов был подставить шею под укус мертвеца, если только магистр ему это прикажет. Он попытался представить себе такое справедливое общество, но не смог, и покорил себя за скудость своего жизненного опыта, упрямо твердившего, что равенства в мире не бывает, а справедливости не бывает и подавно.

- Но ведь вы это точно знаете, магистр? – служка сам испугался своих сомнений и жаждал, чтобы магистр их развеял, чтобы все объяснил.

- Я тоже сомневался, - улыбнулся магистр, - Когда однажды я встретил пророка, пророк снизошел до меня и провел со мной три дня. В первый день я смеялся ему в лицо. Во второй день я сомневался. А в третий – уверовал.

- Я никогда не смеялся над вами, магистр, - глаза служки испуганно округлились, ему даже думать было неприятно, что магистр подозревает его в подобном неуважении.

- Знаю, знаю, - магистр протянул пустую кружку, - Налей еще.

- А как он выглядел, тот пророк? – спросил служка, бережно наполняя из кувшина.

- Как выглядел? – магистр в несколько жадных глотков осушил кружку с настоем, теперь глаза его блестели пьяно и влажно, - Каждый день он был разным. На утро каждого следующего дня я едва мог его узнать. Сначала думал, это из-за того, что мы с ним слишком много пили настоя, но потом… Потом я понял, что глаза меня не обманывают…

- Он на самом деле менял свою внешность?

- Он выглядит так, как ты от него ожидаешь. Когда я видел его в первый день, он выглядел как бродячий пройдоха. Во второй день, - как утративший веру монах, а в третий, в третий день он выглядел как посланник бога. А знаешь, как он меня назвал в самом конце, когда уже собирался уходить?

- Как? – едва слышно прошептал служка.

- Он сказал мне, ты будешь зваться - могиор, что на древнем наречии означает – возвысившийся.

- Могиор! – благоговейно повторил служка.

В этот миг тряпичный бок шатра, с противоположной от входа стороны, с громким раздирающим хрустом прорвался. Лезвие меча, вонзившееся снаружи, с легкостью пропороло ткань до самой земли. В открывшуюся брешь один за другим вступили десять воинов и одна дева. Магистр поплывшим от выпитых настоев взором едва разглядел, как безрассудно кинулся его хилый безоружный служка на вторженцев, и как латный кулак, небрежным ударом отбросил его беспамятным наземь.

А один из воинов, магистру сначала показалось, что в руках у него лютня, но когда присмотрелся, понял, что никакая это не лютня, а заряженный арбалет, весело хотя и негромко напевал:

- Он все больше пьянел, я за ним по пятам

- Только в самом конце разговора

Магистр схватился за бубен, но один суровый крепко сбитый воин легко выдернул его из старческих рук, заодно забрал и било, и все закинул небрежно в холщовый мешок, будто какую-нибудь малозначимую вещь. Воин с арбалетом продолжал петь приятным голосом:

- Я обидел его, я сказал: капитан

- Никогда ты не станешь майором.

Другой воин, невысокий худой и жилистый, мечом порубил все глиняные кувшины с настоем. Настои хлынули обильным ручьем мгновенно впитываясь в сухую землю.

- Макарка, зачем посуду-то рубить? – спросил тот воин, что отобрал бубен.

- В них настои были, нечего мертвяков поить.

Десять воинов и одна дева ушли тем же путем, что и вошли. Пара мгновений всего. И вот уже нет их в шатре, будто и не было…

Глава 13. Могиор умер, да здравствует могиор.

Вывалившись всей гурьбой из шатра, еще не успев перевести дух и толком осознать, какое дело они только что умудрились провернуть, друзья столкнулись нос к носу с тем самым «дедушкой Ричем». Мертвецом, в чьем склепе ночевали на острове. За эти пару дней он сильно изменился.

Его кожа потемнела и огрубела, стала напоминать змеиную чешую. Нижняя челюсть вытянулась как у зверя,