совсем рядом. Алигьери обернулся, чтобы сказать колкость, но не успел. Обладатель густых бровей и винного погреба заговорил первым:

— Куда ты так спешишь? Флорентийское войско находится совсем в другой стороне.

— Где? — спросил Данте.

— Неподалеку от моего замка. Они не захотели идти вдоль реки. Это долго, а главное — слишком заметно. Есть другой путь в обход горного массива, правда, там трудный перевал, который между Прато-Маньо и Консумой.

Данте посмотрел на графа недоверчиво:

— А почему я должен тебе верить? Я даже не знаю кто ты: гвельф или гибеллин. Ты ведь даже можешь специально заманить меня в ловушку.

Гвиди усмехнулся:

— Какой в тебе прок? Разве ты — великий воин? А насчет того, кто я, скажем так: я — Бартоломео Гвиди, этого вполне хватает и гвельфам, и гибеллинам, когда они просят меня дать им приют.

И глядя, как его собеседник разворачивает лошадь, добавил:

— Так что не миновать тебе моего угощения.

Бартоломео не соврал. За рощей у замка и вправду расположились на отдых флорентийцы. Ближе к крепостным стенам стояла телега с городским знаменем, около нее расхаживали охранники.

Гвиди повел своего гостя в замок. Там за столом пили вино командиры. Данте узнал главнокомандующего Аймерика де Нарбонна. Рядом с ним сидел Вьери деи Черки. Корсо Донати видно не было.

Черки с удивлением воззрился на своего пропавшего подначального:

— А ты как попал сюда? Я что-то не видел тебя в пути.

— Его привела муза Эвтерпа, — объяснил хозяин замка. — Помяните мое слово, этот молодой человек еще завоюет мир своими стихами.

Аймерик, сидящий с противоположного конца стола, с любопытством оглядел Данте и промолвил:

— Я люблю прованских трубадуров. Но в здешних краях поэтов еще не встречал. Вероятно, вы пишете на латыни?

— Нет, на италийском наречии.

— На этом вашем ужасном вольгаре[43]?! — воскликнул французский рыцарь. — Но зачем? Вы же, насколько я понял, достаточно одарены, чтобы изучить латынь в совершенстве!

— Я достаточно хорошо овладел ею, — объяснил Алигьери, — и согласен, что пока именно латынь — повелитель нашего языка. Но так будет не всегда. Найдутся верные сыны отечества, которые избавят италийский язык от его плебейской грубости. Он станет изысканнее латыни, я это знаю. А чем совершеннее язык — тем выше нация, поэтому я считаю для себя писание на родном языке делом не менее важным для отечества, чем сражения.

Аймерик некоторое время помолчал, переваривая услышанное, потом проговорил с удивлением:

— Ваши рассуждения поразили меня. Но по поводу сражений все же не могу согласиться с вами.

Бартоломео дал знак слуге наполнить опустевший кубок главнокомандующего и объявил гостям:

— Отдыхайте. Завтра вам предстоит нелегкий бой. А сегодня мы вместе и будем веселиться. Эй, музыканты!

Показались люди с виолами и лютнями. Обгоняя их, в залу ворвался Корсо Донати. Он выглядел плохо — весь в пыли, одежда кое-где порвана, пот катился градом с раскрасневшегося лица.

— Что расселись, как на пиру! Нужно выступать прямо сейчас! — крикнул он, задыхаясь.

— Что, Барон? — хохотнул Черки. — Местный крестьянин не разглядел твоего величия и спустил на тебя собак?

Глаза Корсо налились кровью. Выхватив кинжал, он метнулся к обидчику, но был схвачен мускулистой рукой хозяина замка.

— В моем доме ссоры запрещены, — жестко объяснил он. — Также не следует забывать, что командует флорентийским войском мессир Аймерик. Он и решает, когда выступать.

Корсо вложил кинжал в ножны, подошел к Аймерику и угрюмо сказал:

— Аретинцы совсем близко. Я пошел прогуляться в горы и заметил их лагерь. Хотел получше разглядеть, да вот… чуть не разбился, чудом ухватился за куст.

— Завтра на рассвете выступим, — ответил французский рыцарь.

Корсо озабоченно почесал затылок:

— Сейчас бы, мессир, завтра может оказаться поздно…

— Мессир Донати, — в голосе де Нарбонна послышалось раздражение, — я узнал про аретинский лагерь раньше, чем вы его увидели. У нас есть разведчики.

— Я понял, — отозвался Барон неожиданно безмятежным тоном, — не волнуйтесь, почтеннейший, мне не надо повторять дважды.

И он, царственным движением стряхнув пыль со своего плаща, проследовал к столу. Проходя мимо Черки, Корсо сделал резкое движение, то ли отгоняя муху, то ли замахиваясь для удара. Тот, вздрогнув, отстранился. Барон наклонился к его уху и объяснил почти нежно:

— Не бойся, мой любезный, я не буду мстить тебе… пока мы воюем на радость милой Фьоренцы. А вот когда война закончится — ты узнаешь… что такое Корсо Донати. Твоей злой доле захочется посочувствовать, да, боюсь, некому будет…

Он щелкнул пальцами возле самого уха Вьери, походил немного вокруг стола и вдруг уселся рядом с Данте. Сам налил себе вина на глазах перепуганных слуг. С чувством выпил.

— Ну что, родственничек? — послышался его воркующий бас. — Неудачный тебе командир попался? Потому, что молод ты еще, не разбираешь тайнописи знаков судьбы. В следующий раз спрашивай меня, не прогадаешь. Ты понял? Будешь спрашивать?

Алигьери промолчал. Корсо засопел сердито и поинтересовался:

— Надеюсь, ты плохо слышишь? Не заставляй меня думать, будто жених моей троюродной сестры не отличается учтивостью.

— Я обдумывал твои слова, — сказал Данте, — в них нет истины, поскольку судьба каждого человека имеет свои собственные знаки. То, что хорошо для тебя, — неприемлемо для меня. Потому занимайся своей судьбой, а я займусь своей.

— Красивая речь, — голос Барона прозвучал почти ласково, — только вот интересно, как ты заговоришь, если твоя судьба окажется в моих руках?

— Боюсь, ты этого не узнаешь, ибо моя судьба находится в руках Божьих.

— Да… — Корсо повертел в руках пустой кубок, — но не забывай: Бог вершит свои дела руками людей… — Он с грохотом поставил кубок на стол и ушел, не попрощавшись. Данте еще долго сидел за столом, слушая замысловатые размышления графа Гвиди о поэзии и предстоящем сражении.

Глава шестнадцатая. Кампальдинское сражение

Итак, мы добрались до того единственного сражения, в котором участие нашего героя не вызывает никакого сомнения. Скорее всего, он сражался достойно, выдающегося героизма не проявил, да и с чего бы? Обычно так проявляют себя либо профессиональные воины, либо потерявшие всё люди, загнанные в ловушку, как дикий зверь. Ни то ни другое не применимо к молодому Данте, который был полон радужных надежд, ни одна из которых еще не омрачилась разочарованием.

Конечно, вовсе не Кампальдинское сражение натолкнуло создателей «Ада Данте» на мысль сделать Данте стопроцентным бойцом. Просто они грамотно сложили архетипы: ад, Средневековье, крестоносцы. Нашему герою и выбора-то не оставалось. Конечно, его могли еще вывести в роли черного мага, что имело под собой больше если не оснований, то хотя бы ассоциаций. Но такой образ меньше подходит для боевика. Хотя