и агитации ЦК КПСС. В 1947–1948 годах трудился в аппарате ЦК КП(б) Белоруссии: заведующим отделом ЦК Коммунистической партии Белоруссии, секретарем, первым секретарем Минского обкома Компартии Белоруссии. В 1956–1960 годах первый секретарь Минского обкома КПСС. В 1960–1965 годах секретарь ЦК КП Белоруссии, одновременно — председатель Верховного совета Белорусской ССР (1963–1965).

Выступление Е. А. Фурцевой на пленуме творческих союзов СССР. 1967 г. [ЦГА Москвы]

Как и Поликарпов, Шауро был кандидатом в члены ЦК КПСС (1966–1986), а потому и в его отношении во время своего министерства Фурцева (но не ее команда!) могла действовать достаточно самостоятельно. И, как в случае с Поликарповым, по-ленински — «в известной степени до известных пределов». Даже несмотря на разницу в цековском статусе, куратор со Старой площади оставался Куратором с большой буквы. Со стороны казалось, что Шауро обладал куда большим весом, чем Фурцева[383].

Олег Басилашвили, которому вместе с коллегами по Большому драматическому (главным режиссером Георгием Товстоноговым и пятью-шестью ведущими артистами театра) довелось побывать в кабинете Василия Филимоновича, оставил интереснейшие воспоминания об этом паноптикуме на Старой площади.

В огромном кабинете товарищей из БДТ принял Шауро, седой, весь в сером, как и его сотрудники. Василий Филимонович демократично уселся за один стол с приглашенными. На столах стояли бутылочки с боржоми и хрустальные чашки. Референты расселись на стульях вдоль стен.

После нескольких общих фраз Шауро задал остроактуальный для любого драматического театра вопрос:

— Почему у вас в театре так мало сопрано?

Георгий Александрович и его коллеги не знали, как бы по-тактичнее объяснить высокому партийному куратору, что сопрано в их славном коллективе попросту не водились: театр не оперный, а драматический — хотя и Большой.

Так и не дождавшись ответа, Василий Филимонович сказал, что хочет посоветоваться, какую редакцию нового Гимна СССР утвердить и в каком исполнении.

— Тут у нас накопилось очень много вариантов, — заявил Шауро и показал на застекленный шкаф, плотно уставленный сотнями пластинок с гимном. — Вот сейчас мы их и послушаем, и обсудим.

Поскольку товарищи из БДТ недостаточно удачно скрыли ужас от предстоящего прослушивания сотен вариантов, Василий Филимонович счел целесообразным разрядить атмосферу изящной шуткой:

— И утвердим.

Когда отзвучала очередная пластинка, Шауро задал практический вопрос:

— А как сделать, чтобы все знали новые слова гимна?

Артисты БДТ, расслабившись, сразу же выступили с предложениями — напечатать на листовках, расклеивать в метро, в трамваях и других видах общественного транспорта. Борис Рыжухин, будучи ортодоксом до мозга костей, в патриотическом порыве выступил с рацпредложением:

— Каждый час пусть играют. И поют. После новостей. Тогда все выучат. Волей-неволей.

Повисла пауза. Товстоногов яростно сопит. Шауро сказал нечто вроде стандартного для большого партийного босса:

— Ну что ж, надо подумать…

И опять присел к столу (его примеру тут же последовали присутствовавшие аппаратчики ЦК):

— А теперь вот о чем. Что не устраивает вас в политике КПСС в области культуры? Подумайте, вопрос непростой, не уходите от ответа.

Товстоногов решил, что час высказать власти в лицо всё, что в нем накипело, пробил. Георгий Александрович хрипло и громко проговорил:

— Позвольте мне?!

— Прошу вас…

— Мало молодых режиссеров! Кто в этом виноват? Вы!! — Георгий Александрович ткнул указательным пальцем в Василия Филимоновича, а потом на стены, увешанные портретами классиков марксизма-ленинизма. — Вы!! Ваш страх перед молодыми, ваш страх перед всем новым, непривычным, понимаэте!! Почему вы из института направляете молодого режиссера в подмастерья в академический театр? Почему вы не даете ему свободно создать свою труппу, свой круг единомышленников?!! Почему он не может создавать свой театр в подвале, на чердаке, да где угодно, на улице, в конце концов? Чем больше таких театров, тем больше конкуренция, а значит, тем больше ярких индивидуальностей! А вы губите его талант, заставляя его работать на главного режиссера! Да ни один главный не потерпит рядом с собой яркую и талантливую личность! Он подавит его индивидуальность! Подомнет его под себя! Что и происходит! Не губите молодых! Дайте им свободу![384]

Воистину товарищ Шауро был терпеливым человеком: он удержался от соблазна отыграться на театральном лидере культурной столицы, у которого и без того хватало проблем с первым секретарем Ленинградского обкома КПСС товарищем Романовым Григорием Васильевичем.

Е. А. Фурцева в группе лауреатов Государственной премии. Слева направо — И. П. Гошева, Г. А. Товстоногов, Е. А. Фурцева, М. А. Донской, Е. А. Лебедев. 1968 г. [РГАКФД]

Как видно из этого эпизода, Екатерине Алексеевне Фурцевой в известной мере повезло: с Василием Филимоновичем Шауро можно было иметь дело.

Помимо Отдела культуры ЦК КПСС, партийным куратором Министерства культуры СССР формально числилась Бауманская районная организация КПСС г. Москвы. Прежде всего — первые секретари этого столичного райкома, поскольку со времен «секретарства» Николая Николаевича Крестинского (весна 1919 — начало 1921 года) партия строилась по территориальному принципу: конкретная парторганизация отчитывалась тому райкому, на территории которого она находилась.

Как водится, лично Фурцеву как члена ЦК КПСС никакой секретарь райкома (даже первый) «пропесочить» не мог, да и не стал бы пытаться, однако уже заместители министра культуры СССР вполне могли стать объектом критики партийных руководителей Бауманского района столицы. Так, 12 декабря 1967 года на отчетно-выборной партийной конференции Министерства культуры СССР первый секретарь Бауманского райкома КПСС Прасковья Воронина «искренне» заявила, что в министерстве работали высококвалифицированные кадры, хорошо знавшие свое дело и с большой ответственностью выполнявшие свои обязанности, однако не удержалась от критики в адрес начальника Управления театров Павла Тарасова, не уделявшего достаточного внимания духовному окормлению Ленкома и театра «Современник». Прасковья Алексеевна призвала начальников управлений и заместителей министра культуры СССР «больше анализировать работу того или иного работника, который может значительно больше сделать, если глубоко анализировать его деятельность»[385].

Отдадим должное Ворониной и обоим ее наследникам на посту первого секретаря Бауманского райкома: Борису Николаевичу Степанову (4 декабря 1968 — 24 июня 1969 года) и Валентину Николаевичу Макееву (24 июня 1969 — 9 февраля 1976 года)[386] — все они держали себя с Министерством культуры СССР и его руководителями достаточно тактично.

В этом плане весьма показательно выступление первого секретаря Бауманского района Макеева на закрытом партсобрании Министерства культуры СССР, прошедшем 1 июня 1969 года. В критике своей Валентин Николаевич ограничился повторением того, что до него уже сказала Екатерина Алексеевна[387]. А вот дифирамбы министерству и его парторганизации он пропел как оперная звезда — на самом высоком профессиональном уровне[388].

Положение министра культуры осложнялось тем, что между Отделом культуры ЦК партии и райкомовским партийным руководством стоял Московский горком. И если с первыми двумя особых проблем не было, то с МГК КПСС они возникали регулярно.

Крайне натянутыми были отношения Фурцевой с первым секретарем МГК Виктором Васильевичем Гришиным (занимал ответственный пост руководителя столичных коммунистов с 27 июня 1967 по 24 декабря 1985 года) и откровенно враждебными