– Она меня даже на порог не пустит…

– А ты пробовал?

Конечно же он не пробовал. Он звонил, и звонил постоянно, но к ней домой не ездил. Он покачал головой.

– Тогда поезжай. На тебя же без слез смотреть невозможно, Оливер! Ты же не чудовище какое-нибудь, и ты не сделал ей ничего плохого.

– Я сам не знаю, что я ей сделал, – произнес он надтреснутым голосом и снова отвернулся, глубоко дыша.

– Не случится ничего плохого, если ты просто попробуешь. Я присмотрю за собаками, заберу их прямо сейчас. А ты иди. Увидимся позже. – И без дальнейших разговоров она сняла с крючка поводки, подняла с пола миски и направилась к двери, на ходу бросив: – Буду через минуту.

Когда она вернулась, он уже запер дверь и ждал ее у ворот вместе с собаками.

– Не думаю, что это что-то изменит, но ты права. Я должен попробовать. В последний раз…

Оливер наклонился и поцеловал ее в щеку. Она быстро обняла его и отстранилась:

– Иди. И будь осторожен. И позвони мне.

На дорогах были серьезные пробки, и до Питерборо Оливер ехал два часа. Когда он добрался до дома ее родителей, те как раз заканчивали ужинать.

– Оливер. – Ее отец оглядел его и покачал головой. – Боже, друг, выглядишь просто отвратительно. Заходи. Александра!

Вошла ее мать. Увидев Оливера, она всхлипнула, и глаза ее наполнились слезами.

– Мне так жаль…

– Где она? – спросил он и почувствовал жжение в глазах, хотя обещал себе, что ни за что не будет плакать. – Она нужна мне, Александра. Я жить без нее не могу…

Он замолчал, судорожно глотая воздух и до боли стиснув зубы. Александра снова всхлипнула и покачала головой:

– Оливер, она умоляла меня ничего не говорить тебе. Она заставила меня пообещать, что я ничего не скажу, но я просто не могу спокойно смотреть на тебя… на вас обоих. Это просто нечестно. Ты должен пойти к ней. И на этот раз заставь ее сказать тебе правду. Пообещай мне, что не уйдешь, пока не добьешься ответа.

– Обещаю, – сказал он, а затем, поколебавшись и заранее приготовившись к новому приступу боли, спросил: – Александра, она чем-то смертельно больна? Она умирает?..

– Нет. Нет, она не умирает, но судя по тому, как она сейчас выглядит, это вполне может случиться. Просто иди к ней. Хью, ты все записал?

Ее отец протянул Оливеру клочок бумаги с ее адресом и телефоном:

– Она будет здесь. Она почти не выходит из дома, да и ты доберешься туда не раньше десяти.

Оливер кивнул и вчитался в адрес.

– Это здесь. – Хью указал ему направление на карте и вложил ее ему в руки. – Поезжай.

И он поехал.

Кейт подняла голову и прислушалась. Послышалось? Нет, звук раздался снова. Кто-то звонил в дверь. Потом раздался громкий стук, как будто дверь пытались снести с петель, а за ним – голос, зовущий ее по имени.

Оливер.

Паника накрыла ее с головой, но выхода не было, и внезапно она почувствовала, что совершенно спокойна. Похоже, время пришло.

Выбравшись из постели, она оделась и медленно спустилась вниз. Включив свет в прихожей, она открыла дверь как раз в тот момент, когда он уже поднял руку, чтобы в очередной раз постучать. Рука бессильно упала.

Выглядел он ужасно. Даже пугающе.

– Заходи, – пригласила она и отошла, пропуская его в дом.

Оливер опустил голову и последовал за ней в кухню.

– Чай, кофе? – поинтересовалась она, и он пристально взглянул ей в глаза.

– Черт побери, Кейт, что вообще происходит? – спросил он, и она вздрогнула от боли в его голосе.

На секунду она замерла, а затем опустилась на стул.

– Сядь.

– А это обязательно?

– Знаешь, ты выглядишь так, будто вот-вот упадешь, так что лучше сядь.

Он сел. Положив локти на стол, Оливер не сводил глаз с ее лица, а она упорно не желала посмотреть ему в глаза.

– Скажи мне. Прямо сейчас. Пожалуйста.

Кейт кивнула:

– Хорошо.

Она открыла было рот, но тут же закрыла его снова. Смешно – она столько раз проговаривала эти слова и про себя, и вслух, а сейчас будто онемела и не могла произнести ни звука.

* * *

Оливер постепенно терял терпение. Если она так и будет молчать еще хоть минуту, то у него точно случится сердечный приступ.

– Кейт, говори уже! – зарычал он.

Она опустила голову.

– У меня синдром истощения яичников, – произнесла она бесцветным голосом. – Не знаю, когда это произошло – пять или шесть лет назад. Я узнала об этом за неделю до того, как ушла от тебя. Поэтому я и ушла – потому что знала, как ты хочешь семью и детей, а со мной у тебя ничего этого не было бы. И никогда не будет.

Несколько мгновений он просто молчал, и смысл ее слов медленно доходил до него.

– И поэтому ты ушла? Вот так просто взяла и ушла? Даже не обсудив это со мной? – Он почувствовал, как в нем закипает гнев, и со всей силы ударил кулаком по столу, вскакивая и отбрасывая стул в сторону. – Значит, ты решила, что если у нас не может быть детей, то и семьи быть не может? Так ты решила? Какое ты имела право сама решать за нас двоих?! – Он перегнулся через стол, приблизив лицо почти вплотную к ней, все еще дрожа от ярости. – Это наш брак, Кейт. Твой и мой. А не только твой. Ты не можешь принимать такие решения за нас обоих.

– А я и не принимала, – все так же бесцветно ответила она. – Это ты так решил.

– Что?

– У тебя тогда была пациентка с таким же диагнозом. И ты вернулся из клиники и сказал, что у нее никого нет и она постарела раньше времени.

«Бедняжка, – сказал ты, – кому она теперь будет нужна?» А ведь она была моложе меня.

С его лица сошли все краски, и он прошептал:

– Кейт, мне просто было ее жаль.

– Я знаю. А я не хотела, чтобы ты жалел меня.

Оливер покачал головой, потрясенный до глубины души:

– Мы могли справиться с этим вместе. Неужели моя любовь настолько мало значила для тебя? Черт возьми, неужели я сам настолько мало значу для тебя, что ты могла вот так просто взять и уйти?..

– Я бы не выдержала, если ты… если бы ты стал жалеть меня. А ты бы обязательно стал. Бедная Кейт, ее даже нельзя назвать настоящей женщиной!

– О, ради бога, даже не начинай! Конечно же ты настоящая женщина.

– Я себя такой не чувствую.

– Зависит от того, с какой стороны посмотреть, – заметил он с тенью улыбки. – Если бы ты была еще более женственной, мое сердце бы этого просто не выдержало и я бы точно умер от инсульта.