— И всё же он выбрал невесту, которую пришлось силой держать у алтаря, чтобы совершить обряд.

При напоминании об этом я вспыхиваю от гнева, как высеченная из кремня искра.

«Да, он принудил меня силой. Я бы с бесконечной радостью вырвалась и сбежала от вашего драгоценного сына, владей я по-настоящему своей магией!»

Её лоб прорезает тонкая морщинка.

— Он сожалеет, что обручился с вами, — размеренно сообщает она, но отголоски отчаяния всё же прорываются в её голосе. Эвелин смотрит на меня так, будто я тюремщица, заковавшая её сына в цепи. — Жаль, что вы ни разу не видели его лица, когда при нём упоминают ваше имя. Он горько сожалеет о содеянном.

К горлу подступает тошнота, голова кружится, и мне стоит некоторых усилий вспомнить, как и почему я оказалась в этом доме и рядом с этой женщиной.

«Если Лукас не возьмёт меня под защиту, со мной расправятся убийцы ву трин».

— На обручении я была не в себе, — спрятав поглубже гнев, говорю я. — Мой дядя умер. Мне было очень плохо, я долго не могла собраться с силами… надеюсь, Лукас поймёт.

Широко раскрыв глаза, женщина с наигранным удивлением кивает.

— Неужели? — Уголки её губ приподнимаются в усмешке, глаза сверкают холодом. — И как он вас встретил? Тепло и радушно?

Я печально опускаю голову под её насмешливым взглядом.

— Где вы были, маг Гарднер? — Теперь в её голосе звенит сталь.

Ответ застревает в моём пересохшем горле. А Эвелин ждёт, не сводя с меня глаз.

— Я… я приехала из кельтской провинции… — медленно составляю я ответ, вовремя вспомнив правильное название Кельтании. — Там я была у Лукаса…

— Не надо, — едко прерывает она моё бормотание. — Вы прекрасно понимаете, о чём я вас спрашиваю.

Мысли в моей усталой голове сжимаются в безумный клубок хаоса.

— Мой сын обручился с вами, скрепил обряд, как положено, — продолжает она, — однако вы сбежали, и заклинание не обрело полной силы без осуществления брака. — Она показывает взглядом на мои запястья, пока не обвитые чёрными линиями. — Мне так и не удалось выяснить у сына, почему вы посмели так нагло и бесцеремонно его бросить. И вот я спрашиваю вас: где вы находились с момента обручения до сегодняшнего дня? Целый месяц. Где?

Мне всё труднее собираться с мыслями, но отвечать что-то необходимо, с этой женщиной шутки плохи.

— Я пыталась отыскать братьев, — выдаю я заранее подготовленную ложь.

— Ах да, ещё и братья-предатели… — хмыкает она.

Я молча киваю.

— И как? Получилось?

Сколько сарказма в её голосе!

Я отчаянно мотаю головой, едва не плача от горя.

«Ах ты ведьма! Нет, я не нашла братьев. И я не знаю, где они. Даже не представляю, живы ли…»

— Я думала… что если отыщу их… успею остановить… — лихорадочно придумываю я объяснение. — Надеялась их отговорить.

— Отговорить от чего? — уточняет Эвелин, склонив голову набок.

— Отказаться от мятежа, от предательства.

— Но вы и сами не до конца верны идеалам Гарднерии. — От этого заявления, да ещё высказанного так уверенно, волосы у меня на затылке встают дыбом. Эвелин разочарованно качает головой. — Как неумело вы лжёте, Эллорен Гарднер.

Я стою перед ней, как статуя, боясь шевельнуться или вздохнуть, а мать Лукаса медленно обходит меня по кругу.

— Я знаю, что вас видели в постели с кельтом, — произносит она. — Вы хоть представляете себе, на какие ухищрения нам с Вивиан пришлось пойти, чтобы замять готовый было разгореться скандал? — Сделав полный круг, она останавливается передо мной и смотрит мне в лицо испепеляющим взглядом. — А теперь вы обручены с Лукасом, с моим сыном. Девчонка из семьи предателей, которая при каждом удобном случае плюёт на могилу родной бабушки, порочит её имя и не обладает и каплей нравственности. — Губы Эвелин кривятся от ярости. — Чем мой сын заслужил такой позор?

— Я не такая, как мои братья, — заикаясь, выдавливаю я. Лгать трудно, каждое слово даётся с болью.

— Ты не подходишь моему сыну, — с отвращением цедит Эвелин сквозь стиснутые зубы. — Ты не достойна чистить его сапоги!

Внезапно она хватает меня за руки, и я, коротко вскрикнув от боли, пытаюсь вырваться — ведьма впилась в мои ладони ногтями!

Однако вырваться не так-то просто.

— Будь на свете способ разорвать это обручение, — в ярости рычит женщина, — я бы этого добилась. А я пыталась, — хрипло признаётся она. — В постели с кельтом… — горестно качает Эвелин головой, цепко держа мои пальцы и рассматривая линии обручения одну за другой. — Скажи-ка, Эллорен Гарднер, ты знаешь, что ждёт предателей народа Гарднерии по новым законам? — спрашивает она и тут же отвечает: — Смерть! Жестокая казнь!

— Я ничего не сделала, — настаиваю я, отчаянно взывая к разуму Эвелин. — Все всё не так поняли. Вот мои руки, взгляните! Я невинна! И мои нетронутые линии обручения тому лучшее доказательство!

Это правда. На моей коже нет ни единой кровавой язвы, какие я видела на руках Сейдж. Мне есть чем доказать свою невинность.

Эвелин Грей задумчиво смотрит на меня, а потом на её губах расцветает странная коварная улыбка. Она снова разглядывает мои руки будто в первый раз.

Повинуясь вдруг вспыхнувшему маячку тревоги, я резко отдёргиваю руки, не обращая внимания на оставшиеся от ногтей Эвелин царапины. Отступаю на шаг и прижимаю ладони к грохочущему сердцу.

Маг Грей выпрямляется и смотрит на меня с акульей улыбкой.

— Вечером ты отправишься на бал Совета магов, — торжествующе заявляет она, как будто отыскав чрезвычайно умное решение труднейшей задачи. Глаза её блестят коварством.

У меня перехватывает горло. Я задыхаюсь. Такой поворот вовсе не в моих интересах. А мать Лукаса явно что-то задумала и не собирается отступать. Мне же придётся ехать на бал, где я буду прекрасной мишенью для наёмных убийц.

— Сначала я спрошу, что думает об этом Лукас, — дрожащим голосом отвечаю я. — Отправлю письмо с руническим коршуном…

— Нет, — неумолимо отвечает она. — Ты сделаешь то, что я велю.

Я вдруг вижу, слышу и чувствую все деревянные панели, деревянные ножки стульев и кресел, поддерживающие потолок балки, — дерево отзывается мне в ответ на явную враждебность, которая исходит от матери Лукаса. А под ногами у меня деревянные доски из железного дерева…

«Мёртвое дерево. Повсюду мёртвая древесина».

Перед мысленным взором вспыхивают живые, цветущие железные деревья, магия покалывает пятки, и я сжимаю и разжимаю пальцы на ногах, ощущая разгорающийся в магических линиях огонь. С глубоким прерывистым вздохом я загоняю в тёмные глубины души ужасное желание спалить всё вокруг — и мать Лукаса, и особняк, и всё