— Верно, маг, — так же холодно отвечает Спэрроу. На её лице не отражается ни единой мысли.

Чтобы не смущать горничных ещё больше, я молча снимаю с плеча походный мешок и опускаю его на стул с искусно вышитой дубовыми листьями подушкой. Ковёр у меня под ногами тоже великолепной работы: оттенки лесной зелени и чёрные нити складываются в удивительный узор — сказочные деревья. Как же меня тянет к лесу, деревьям и всему деревянному! И ничего с этим не поделать. Я не хочу быть типичной гарднерийкой! Не хочу быть похожей на жестоких магов ни в чём!

С куда большим удовольствием я бы вырвала один из столбов, поддерживающих балдахин на этой кровати, и бросилась бы с ним на гарднерийцев.

Рокочущий гром прерывает мои мятежные мысли, и я оглядываю комнату. За кроватью открыты две двери — одна ведёт в небольшую гардеробную, другая — в комнату прислуги. Дровяная печь с изящной чугунной решёткой согревает спальню, не пропуская сквозняки к постели, трубы, по которым уходит дым, искусно спрятаны под потолком. С картин на стенах смотрят олени в густом лесу, на низком столике расставлены вазы. Похоже, фарфоровые безделушки матери Лукаса дороже, чем живые люди.

Разглядев роспись на одной из ваз тончайшей работы, я невольно мрачнею: гарднерийские солдаты убивают икарита.

Вот эту вазочку меня тянет сбить со стола и расколотить на мелкие кусочки.

Спэрроу переносит мой походный мешок поближе к кровати и собирается было открыть его.

Пожалуй, так рисковать не стоит.

— Я сама разберу вещи, — шагая к Спэрроу, вмешиваюсь я.

Вдруг горничная найдёт Жезл и отдаст его матери Лукаса? Та сразу же начнёт выяснять, почему женщина вооружена волшебной палочкой без одобрения Совета магов.

Оставив в покое мои вещи, Спэрроу принимается перетряхивать постель, бросая на меня озадаченные взгляды.

С серьёзным видом, не зная, как угомонить грохочущее сердце, я медленно вынимаю из мешка кое-какие личные вещи, накрепко затягиваю верёвку и заталкиваю мешок под кровать.

— Пусть так и лежит, — сурово приказываю я горничным. Как же мерзко я себя веду с бедными урисками, самой противно. Они молча одновременно кивают, отчего раскаяние охватывает меня с новой силой.

«Им нельзя быть здесь». По новому закону скоро всех урисок отправят на острова Фей, как и всех инородцев, то есть вообще всех жителей Гарднерии, но негарднерийцев, выселят с земель так называемого «священного» государства магов. Больно сознавать это, глядя, как худенькая Эффри старательно раскладывает мою одежду по ящикам комода.

«Она же просто ребёнок. И не должна прислуживать в этом доме, как рабыня, быть собственностью жестокой женщины во враждебной стране. Её нужно переправить в Восточные земли. И поскорее».

— Давай я сама, Эффри, — предлагаю я, отчего девочка подпрыгивает и поднимает на меня испуганный взгляд. И кто дёрнул меня за язык?!

В дверь стучат, и мы одновременно поворачиваемся на звук. Грациозно прошествовав к двери, Спэрроу открывает гостю.

На пороге стоит Оралиир, та самая мрачная уриска, которая встретила меня у кареты.

Метнув на меня испепеляющий взгляд, Оралиир вкладывает в руки Спэрроу небольшой свёрток.

— Когда она переоденется в это платье, я вернусь за тем, что на ней сейчас, — сообщает уриска и, презрительно фыркнув, уходит.

Спэрроу закрывает дверь и разворачивает пергамент, под которым оказывается таинственно мерцающая ткань. Девушка возвращается к кровати и, полностью освободив платье из пергаментного плена, раскладывает его на одеяле. Окинув наряд взглядом, Спэрроу изумлённо моргает, но быстро придаёт лицу равнодушное выражение.

— Платье для бала, маг, — с коротким поклоном говорит она, однако в её голосе слышится странное напряжение, и направленный на меня взгляд полон недоумения.

Рассматривая платье, я чувствую, как грудь теснит страх или дурное предчувствие, но всё же не могу не восхищаться великолепным фасоном и роскошной тканью.

Жаль, что наряд столь очевидно провоцирующий.

Плотный чёрный шёлк облегающего платья и широкой нижней юбки мерцает в свете фонарей и пламени печурки густо-красными отсветами в складках ткани. Платье щедро расшито рубинами, из которых выложены звёзды благословения. Облегающий лиф декольтирован очень смело, а чёрное кружево ещё сильнее это подчёркивает.

Я обескураженно вожу пальцем по великолепным рубинам, глажу необычную ткань, а уриски тем временем возвращаются к работе, убирая комнату и раскладывая мои вещи.

Странное платье прислала мне Эвелин Грей.

Алые камни и необычная ткань, не говоря уж о слишком смелом покрое, наверняка привлекут ко мне внимание многочисленных гарднерийских ценителей скромности и прочих женских добродетелей. Судя по убранству поместья Греев, да и по одежде самой Эвелин, мать Лукаса очень строго относится к традициям магов, даже строже, чем моя тётя Вивиан. Так зачем же Эвелин прислала мне именно это вычурное платье? Кстати, откуда у неё мои мерки? Неужели она заранее обо всём договорилась с моей отвратительной родственницей?

— Спэрроу, — не сводя задумчивого взгляда с платья, обращаюсь я к горничной, — ты не знаешь, Лукас будет сегодня на балу?

— Да, маг, — коротко отвечает она, тоже глядя на платье.

От созерцания слишком яркого шедевра неизвестной портнихи нас отвлекает резкий хруст — обернувшись, мы видим Эффри, а рядом, на полу, горстку осколков мерзкой вазы со сценой убийства икарита. Малышка в ужасе всхлипывает, по её щекам текут слёзы. Спэрроу, потрясённо глядя на осколки, молча хватает ртом воздух.

Чем дольше плачет Эффри, тем тщедушнее и несчастнее она выглядит.

Я быстро поднимаю вверх руку.

— Вазу разбила я, — твёрдо говорю я, и мой голос звучит громче, чем обычно. А иначе кто меня услышит за отчаянными всхлипами ребёнка?

Впрочем, от моих слов глаза Эффри мгновенно высыхают, а всхлипы превращаются в икоту. Сильно побледневшая Спэрроу смотрит на меня округлившимися глазами.

— Вазу разбила я, — повторяю я снова и с не меньшей твёрдостью в голосе. — Она мне сразу не понравилась, значит, и жалеть не о чем. Сейчас мы соберём осколки, и я скажу магу Грей, что терпеть не могу фарфор и вазы в особенности и попрошу убрать эти безделушки из моей спальни.

Сердце у меня стучит, как безумное. «Да уж, такими поступками отношений с кошмарной матерью Лукаса мне не наладить».

К Спэрроу наконец возвращается голос — и очень вовремя.

— Д-да, маг, — заикаясь, выдыхает она.

Эффри молча икает и моргает огромными глазами, явно сбитая с толку происходящим. Я же без лишних слов опускаюсь на колени и принимаюсь собирать острые как лезвие ножа осколки.

— Нет, маг, — вмешивается Спэрроу, — так нельзя. Давай, Эффри, помоги нам всё убрать, — ласково поглаживая девочку по плечу, просит она.

Спустя минуту ребёнок снова рыдает, на этот раз