– Вы вообще можете не попасть за решетку, Аркадий… Аркаша. Можно я буду тебя так называть?

– Можно, – пробормотал Соболев, больше всего на свете боясь быть одураченным. С этой женщиной следовало держать ухо востро.

– Мне тут твой адвокат кое-что рассказал. Кроме того, я сама справки навела. Гляди, Аркаша, какая забавная получается ситуация… Обвинение в покушении на убийство вряд ли будет подтверждено приговором. Ну, да и бог с ним. Останется изнасилование. Нехорошая статья. Но занимательно, что от позора быть осужденным за изнасилование тебя может спасти мое доброе к тебе отношение. Понимаешь, куда я клоню?

Соболев, как завороженный, смотрел в ее глаза, словно перед ним была вовсе не женщина, а змея, и сейчас она своим сладким голосом завораживала его, влекла к погибели.

– Я не понимаю, – проговорил он.

– Эх ты, а еще профессор… – беззлобно усмехнулась Софья. – Твоя жизнь и твоя свобода в моих руках. Чего уж тут проще? Хочу – казню, хочу – милую. Что тебе по душе?

– Пощади меня. Ничего для тебя не пожалею.

– Да ты уже пожалел, – насмешливо напомнила она. – Только мне не нужен от тебя миллион. Да и неоткуда тебе взять его. Мне нужно нечто большее, чем деньги.

– Что же может быть больше денег? – глупо хлопнул глазами Аркадий.

– Ты, – сказала Кислова и коварно улыбнулась.

– Что значит – я? – не понял он. – Ты хочешь взять меня в оплату?

– Что-то вроде того, – туманно ответила женщина. – Я заключу с тобой сделку и, если ты выполнишь все мои условия, примирюсь с тобой. Даже без денег.

– Что же за условия?

– Самые простые. В зале суда ты подтвердишь, что я всегда тебе нравилась и что ты ухаживал за мной, поначалу без всякого намека на взаимность. Что я нужна тебе больше, чем твоя жена, с которой тебя связывает лишь расчет. Что ты готов жениться на мне. Что мы с тобой были любовниками, и ты пригласил меня на день рождения специально, включив в число гостей тайком от супруги. Что в гостиницу мы пошли для того, чтобы утолить страсть…

– Стоп! – почти крикнул Аркадий. – Ты меня за дурака считаешь? Думаешь, я сам подведу себя под статью?

– Никакой статьи не будет, Аркаша! – пообещала Софья. – Ну какое изнасилование может быть между любовниками? Я подтвержу твои слова, как, впрочем, и намерение прекратить в отношении тебя дело. Ну как? Здорово я придумала?

– Ничего здорового, если учесть, что на заседании суда будет присутствовать моя жена. Прикажешь огорошить ее известием, что у нас с тобой была связь? Что я с ней не по любви, а по расчету? Это убьет ее, а заодно и меня.

– Не убьет, если она будет понимать, что твое заявление – часть сделки. Поговори с ней. Что вам мешает после процесса жить по-прежнему вместе, воспитывать детей, читать студентам лекции? Такое право еще нужно заслужить, и мне кажется, я предлагаю вам разумный вариант.

– Но что тогда получаешь ты? – удивился он. – Я правильно понял, что ты не потребуешь с меня даже денег?

– Не нужны мне деньги твоей жены, Аркаша, – успокоила она его. – Что получу я? Моральное удовлетворение. Кроме того, мне хочется выйти из всей этой истории с непомятым лицом. Думал ли ты когда-нибудь, как унизительно быть потерпевшей, да еще по такой позорной статье, как изнасилование? Каждый старается коснуться своими руками не только твоей души, но и твоего тела. У меня брали мазок, стригли волосы в паху, осматривали анус. Каково мне было тогда? Ужасно. Но потом, когда начались допросы, стало еще страшнее. У меня спрашивали то, что женщина из чувства стыдливости не говорит даже своему мужу. А теперь являешься ты и интересуешься, сколько мне нужно денег за мой позор…

– Но твое предложение – полная мура, Софья, – попытался вразумить ее Соболев. – Я – женатый человек, и говорить такие вещи прилюдно все равно что оскорблять свою жену.

– А ты не оскорблял ее, когда шел в гостиницу со мной? Ты думал о ней, когда срывал с меня одежду и шептал на ухо всякие гнусности? Ты, как животное, совокуплялся со мной и не думал тогда ни о чем, кроме своей похоти. Почему же теперь, когда я тебе предоставила шанс выглядеть в неприятной ситуации достойно, ты отвергаешь его? Тебя смущает, что объект твоей страсти – обыкновенная лаборантка? Ты бы по-другому заговорил, если бы на моем месте была фотомодель, модная писательница или женщина-адвокат?

– Даже это ничего не изменило бы. У меня есть семья: жена и дети. Я не могу обречь их на такой позор.

– Считаешь, для них менее позорно будет то, что ты бросился на женщину, которую увидел впервые на дне рождения своей жены? По-моему, тайная страсть к лаборантке выглядит куда привлекательнее. Ты не находишь?

– Не нахожу! Надо мной будет потешаться весь университет. Ухаживал за лаборанткой, а она мне ответила отказом… Да ты мне советуешь по уши вываляться в грязи! Уж лучше заплатить деньги. Давай к делу, сколько ты хочешь?

– Я тебе уже назвала свою цену.

– Да, но не миллион же долларов?

– Как ты понял, я стою значительно дороже.

– Но ты выдвинула нереальные условия! Виктория на них никогда не согласится.

– А ты, значит, согласился бы?

– И я, конечно, тоже. За кого ты меня принимаешь?

Она развела руками.

– Тогда все останется на своих местах. Встретимся в суде.

– Но… Может быть, мы все же договоримся?

– Все зависит от тебя и от твоей жены. Решайте, время пока есть.

– Тут и решать нечего. На такие условия я не согласен!

Соболев произнес последнюю фразу и почувствовал себя значительно лучше. Почему он позволил втянуть себя в такой дурацкий диалог? Что она о себе возомнила, эта дешевая баба? Чтобы он прилюдно начал признаваться ей в любви? При Виктории? Кислова определенно сумасшедшая, если решила, что он клюнет на ее условия. Она, видите ли, барышня нервная, трепетно относящаяся ко всему тому, что подумают люди. Решила, что ему наплевать, как отнесутся к его заявлению коллеги, друзья, родители Виктории, дети, наконец. Да он выиграет процесс и без ее диких условий! Что там говорила его адвокат? Есть законные пути и способы защищаться. Вовсе не обязательно идти на сделку с дьяволом…

Когда он передавал суть разговора жене и адвокату, в голосе его звучало искреннее негодование. Это было одно из их уже привычных совещаний, которое они проводили в домашнем кабинете, скрывшись от всего света за драпированными портьерами и дубовыми дверями.

– Мерзкая стерва решила, что может использовать меня, как ей заблагорассудится! – горячился Аркадий, шагая по кабинету взад-вперед.

В собственных стенах он чувствовал себя куда как увереннее, чем при разговоре с Кисловой. Изредка, для того чтобы нагляднее выразить глубину своего возмущения, Соболев поддевал ногой краешек ковра, который послушно укладывался на прежнее место. Конечно, эффектнее было швырнуть что-нибудь в стену или, на крайний случай, пнуть ногой стол. Но обстановка в кабинете была слишком дорогой, купленной по каталогу, и на подобную вольность профессор не решился бы даже в состоянии крайнего раздражения.