Андриевская поднялась в кресле, как гальванизированный труп.

– Виктория, дочка, ты сама-то слышишь себя? Как ты можешь говорить о каких-то там неприятностях или глупостях, когда твоего мужа обвиняют… Ужас! Я даже не могу повторить это слово.

С Викторией поначалу тоже было такое. Термин «изнасилование» казался ей столь же неприличным, как площадная брань. Но теперь она привыкла, ввела его в свой лексикон, как и слова «следственный комитет», «изолятор временного содержания», «мера пресечения».

– Аркадий обвиняется в изнасиловании, мама, – сообщила Виктория, словно речь шла о каком-то пустяке вроде написания статьи в очередной университетский сборник. Затем повторила: – Он обвиняется в изнасиловании. Но он его не совершал.

– Как же не совершал? – недоумевала Андриевская. – Ведь здесь написано – в естественной и извращенной форме.

Тут уж пришел черед каменеть Виктории. Она не знала таких подробностей, поскольку не читала обвинительного заключения, ну а адвокат и сам Аркадий молчали об этом, не желая ее еще больше расстраивать.

– Что такое извращенная форма? – не успокаивалась мать. – Он что, пристегнул ее наручниками к батарее, вырезал у нее на груди звезду или стегал плеткой? Он что, так поступает и с тобой?

– Ну что ты такое говоришь, мама! – унимая суматошное биение сердца, проговорила Виктория. Она не знала, что имел в виду следователь, но уже чувствовала подступающую к горлу тошноту.

– Я сегодня же заберу детей к себе. Им опасно оставаться дома рядом с таким типом, – заявила Андриевская.

– Да уймись же, мама! – тряхнула ее за плечо дочь. – Все, что здесь написано, лишь предположение следователя, не более того. Он основывается на словах потерпевшей, а та, как я тебе уже сказала, мечтает отомстить Аркадию. Желает во что бы то ни стало посадить его в тюрьму, ненавидит его. Но Аркадий – не садист! Да, он с ней переспал. Такое случается. Мужья иногда изменяют женам, но от этого мир еще не развалился на куски. Теперь он горько сожалеет о происшедшем, не находит себе места. Все случилось потому, что выпил слишком много. Прошу тебя, не делай поспешных выводов. Я знаю, все из-за интриг той женщины.

– Но почему она так ненавидит Аркадия? У нее что, есть к тому причина? У них была связь?

– Ну какая связь, мама? Ты же знаешь, что Аркадий – примерный муж и любящий отец. Это случилось с ним впервые…

Слова о примерном семьянине вязли у Виктории во рту. Она столько раз повторяла их в беседах с оперативником, следователем, Виктором, с самой собой, наконец, что они истерлись, потрепались, как бывшая в многоразовом употреблении бумага. Она уже не знала, верит ли им сама или произносит их, как раз и навсегда заученное стихотворение. Но раз выбрав курс на спасение своего супруга, теперь Виктория защищала его отчаянно от всех. И даже от себя самой. Конечно, во всем виновата та женщина, которая обманом заманила его в постель, а потом выставила в дурном свете. Думать так было удобно, потому что это избавляло ее от необходимости что-то решать в собственной жизни…

– Я всегда знала, что из Аркадия не выйдет ничего путного, – продолжала сокрушаться мать.

– Довольно странно слышать от тебя такое заявление, – заметила дочь с сарказмом. – Именно ты когда-то благословила наш брак, разорвав мою помолвку с Виктором. Ты утверждала, что хочешь мне только добра, а теперь, когда наша жизнь с Аркадием дала трещину, говоришь, что предвидела такой финал.

– Ох, не напоминай мне еще о том проходимце! – причитала мать. – С ним бы ты сейчас жила в рабочей слободке. Может, к этому времени он уже убил кого-нибудь. У Аркадия хотя бы был приличный отец. Кто мог тогда предположить, что он умрет через пять лет после вашей свадьбы? Жаль, что сын пошел не в него. Сколько усилий потратили мы с отцом, чтобы вывести его в люди, и вот, когда семейное счастье налажено, быт устроен, он выкинул такой фортель! Что теперь скажут люди?

– Мама, не заводи свою пластинку. Аркадий – доктор наук, профессор, многого добился сам, к нему шестнадцать лет не было претензий. Конечно, он оступился, и ужасное происшествие станет для нас тяжким испытанием. Но не лучше ли протянуть ему руку помощи? Чувствуя поддержку, он выстоит. А там… Кто знает, что решит судья?

– Мы всю жизнь протягивали ему руку! – не унималась мать. Теперь в ее голосе звучали гневные нотки. – Кто ему сделал докторскую, как не твой отец? Помнишь, как перед самой защитой мы приглашали членов ученого совета к себе? Где лестью, где уговорами, а где, что уж теперь скрывать, подарками мы выторговали ему благосклонность профессоров. Если б не мы, его растерзали бы на защите, как тряпку! Он всегда был бездарностью. Одно достоинство, что спокоен и послушен. Но в тихом омуте черти водятся! Теперь я убедилась в правильности старой истины сполна. Доченька, Вика, может, вам развестись задним числом? Не хватало еще, чтобы эта грязь пристала и к тебе…

– Мама, ты понимаешь, что говоришь? Предлагаешь оставить Машу и Петю без отца?

– Лучше бы он умер, такой отец! Какой позор для всех нас… А дети? Как вы собираетесь преподнести им отцовскую выходку? Сообщить, что он насиловал чужую тетю естественным и извращенным способом? Как они смогут после всего с ним общаться? А об их будущем ты подумала? Куда возьмут детей маньяка? Петю не выпустят из страны! Какой уж там Оксфорд?

– Мама, ты говоришь так, словно приговор уже вынесен. Аркадия могут оправдать, и мы с его адвокатом делаем все возможное.

– Какой оправдательный приговор, доченька? Очнись! В нашей стране количество оправданий не превышает одного процента. На что ты надеешься? – Мать хваталась то за голову, то за сердце. – Ах, жаль, мы живем не во времена Сталина. Тогда подобные проблемы решались легко и просто, стоило только прилюдно отказаться от врага народа.

– И ты бы легко отказалась от Аркадия? – ужаснулась дочь.

– Мне бы не понадобились даже тридцать сребреников!

Госпожа Андриевская, видимо, пошла вразнос. Ей сейчас изменили ее хваленая выдержка и почти аристократическая сдержанность. И ее можно было понять. Кто бы отнесся к таким вещам с легкостью? Но Виктория верила, что пройдет несколько дней, а может, недель, и к матери вернется способность рассуждать здраво, и тогда они сядут еще раз рядышком, обсудят ситуацию без Аркадия и найдут какой-нибудь выход.

– Мама, тебе вовсе незачем сообщать все отцу, – ровным голосом произнесла Виктория.

– А ты считаешь, я смогу это от него утаить? – возмущенно воскликнула Андриевская. – Пусть знает, какого змея пригрел у себя на груди. Виктория, детка, может, ты все-таки подумаешь о разводе? Самое правильное было бы решение. Вроде как Аркадий уже давно живет сам по себе, просто мы не хотели предавать дело огласке. А уж как ведет себя свободный мужчина – его личное дело. Ты вывела бы из-под удара и себя, и детей.

Виктория задумалась. В словах матери был резон. Если, конечно, они нашли бы способ устроить все задним числом. Ну, случился в семье развод. Сейчас такое происходит сплошь и рядом. Кого это удивит? Правда, пришлось бы попрощаться с прекрасной легендой о счастливой крепкой семье. Зато такой шаг позволил бы ей остаться в стороне от скандала, как бы провел четкую черту между ней с детьми и Аркадием. Он существует в своем мире, они – в своем. Кому есть дело до того, чем занимается свободный мужчина в личное время? Впрочем, и само дело потеряло бы остроту. Сейчас пикантность ситуации как раз заключалась в том, что Аркадий женат и шестнадцать лет живет в семье, воспитывая ребятишек. Его жена – известная женщина, недурна собой и хорошо зарабатывает. Поступок блудного мужа казался необъяснимым, вероломным и ужасным, вызывающим кривотолки. Если семейное положение Соболева поменяется, все сразу станет на свои места. Оставшись в одиночестве после шестнадцати лет брака, мужчина просто сдурел и набросился на первую попавшуюся ему женщину. Подобное иногда случается. Не выдержали, мол, нервы, не перенес стресса…