Вот и все. Сдалась.

Поймал себя на том, что сам глупо улыбаюсь в ответ.

– Зато сейчас пустили. И у нас есть возможность забыть лишнее, продолжить с того момента, где все пошло не туда.

– Зачем?

А какой у этого должен быть смысл?

– Просто так. Потому что могло бы получиться что-то хорошее. Попытаться. Мы ведь ничем не рискует.

– Только разбитым сердцем, – шепотом сказала она. И словно сама испугалась этих слов.

Взяла кружку с пивом, но пить не стала, покрутила, потом положила одну руку рядом на стол. Глянула на меня.

Сдалась. И даже позволяет догнать себя.

Я потянулся, дотронулся до ее пальцев. На этот раз она дергаться не стала, не попыталась убрать. Только чуть поджала губы. Еще чуть-чуть сомневаясь.

Я накрыл ее ладонь своей. Почувствовал, как напрягаются ее пальцы, словно еще не решила до конца, остаться или убежать. Но не убежала.

Пальчики у нее тонкие, холодные.

Я протянул вторую руку, поднял ее ладонь и взял в свои, пытаясь согреть.

– Лучше уж ты разобьешь мне сердце, чем я буду всю жизнь жалеть о том, что не попытался.

Она хотела было что-то ответить, но усмехнулась и, наконец, расслабилась.

– Чертов соблазнитель!

Хотела было убрать руку, но я не отдал. Нет уж, теперь все.

– Да ладно, Кит, чего ты боишься? – сказал я. – Мы можем просто хорошо провести время. Потом ты отправишься учиться магии, а я… ну, не знаю… Я не хочу потерять тебя. Точно не сейчас. Ты мне действительно очень нравишься. Я не знаю, что будет дальше, но сейчас мне нравится сидеть рядом, говорить с тобой, смотреть на тебя. Нравится, как ты улыбаешься и… пирожки твои просто волшебные.

Она засмеялась и я тоже.

– Пирожки! – она прицелилась в меня соленым орешком, но кидать не стала. – Ты не боишься связываться с ведьмой? Вдруг я тебя околдую?

– Может быть, я всю жизнь об этом только и мечтал. Кидай.

– Все смотрят… – она с сомнением огляделась.

– Ну, пусть смотрят. Ну, подумают они: «вот два придурка, орешками в баре кидаются», и что? Тебя смущает?

Она взяла и кинула. А я не поймал. Полез под стол подбирать…

Когда достал, понял, что Кайя молча и очень серьезно смотрит на меня.

– А знаешь, – сказала она, вздохнула, собираясь с духом. – Та история с Миком, моим соседом. Мне сначала показалось, что он – это ты. Он тоже только приехал в город, я его не знала, у него тоже мотоцикл, я тогда еще не разглядела какой, но видела, что есть, и… Он тоже высокий, светлые волосы… Наверно, мне было жаль, что ты не догнал меня тогда, в поле. И я надеялась, что все еще можно изменить. И пытаясь понравиться ему я, наверно, пыталась вернуть тебя.

Она протянула вторую руку и сама погладила мои пальцы.

– Теперь догнал, – сказал я, понял, что голос как-то подводит, выходит хрипло.

Она просто кивнула в ответ.

– Господи, какой у тебя бардак!

Честно говоря, я немного волновалась.

Когда в воскресенье вечером, вернувшись из Давера, искупавшись в речке и погуляв по окрестностям мы пришли к нему… Просто так очевидно, что наши отношения теперь подразумевают что-то большее. Следующий шаг.

Мне было хорошо с ним. И он не тянул, не настаивал, все вышло само.

В первый вечер, немного посидев в баре, мы просто пошли к себе, гулять – уже совсем поздно, а завтра утром у Тэда встреча с детективом, они должны обсудить дела.

Там, у двери моего номера в отеле, он меня впервые поцеловал. Сначала осторожно, словно проверяя, согласна ли я. Потом уже по-настоящему. И обнял так… его пальцы на моей талии, и поглаживают спину так задумчиво.

Едва заметный привкус соленых орешков на губах. И аромат апельсинов, дубовой коры, земли… и удивительной легкости.

– Не сейчас, ладно, – тихо попросила я, мне показалось, что если пойти дальше, это может все сломать, испугалась. – Мы слишком быстро…

– Хорошо, – улыбнулся он. – Если завтра вернемся не слишком поздно, поедешь со мной купаться на речку?

– Поеду, – согласилась я.

Потом мы еще немного стояли, словно подростки, целовались у дверей, поглядывая, не идет ли кто, а если идет, то усердно делали вид, что просто так тут стоим, разговариваем… и не важно, что помада моя размазалась… Потом каждый из нас пошел спать в свой номер.

Я полночи не спала, все думала, о том, что произошло между нами и что может произойти. Не то, чтобы я пыталась что-то понять для себя и решить, а просто не могла не думать. Это было волшебно… и как-то неправильно вместе с тем.

А потом проспала почти до полудня, пропустила завтрак в отеле. Но полдвенадцатого вернулся Тэд, мы позавтракали в ближайшем кафе и поехали домой. Я попыталась спросить у него, как прошла встреча, но он только вздохнул, потер подбородок… «Думаю, успешно, – сказал только. – Я чуть позже тебе расскажу, как только пойму, справедливы ли мои сомнения. Все довольно непросто, мне сначала надо понять самому». Ладно, пусть разбирается.

Почти всю дорогу домой, в машине, мы сидели обнявшись. Я прижалась к нему, положив голову ему на плечо, и он держал меня крепко, чтобы и мысли не возникло отпустить его. Мы говорили. Так просто, о разном, рассказывая о себе. О том, как жили, об учебе, работе, друзьях, о всем том, о чем обычно рассказывают друг другу в начале знакомства.

Тепло его рук, прикосновения, дыхание у самого уха, стук сердца… Все это было так приятно. Я прижималась к нему щекой, с удивлением думала, как же это выходит? Где та грань, переступая которую совершенно чужой человек становится вдруг своим, близким? Когда ты принимаешь его, и он принимает тебя… Когда перестаешь держать дистанцию, смущаться, пытаться понравится или наоборот… и вот, ты уже лежишь у него на плече, расслабившись. Потому что теперь он свой. Мой. У нас может быть какое-то общее будущее.

Удивительно. Еще вчера все казалось совсем иначе.

Довез меня до дома.

– Переоденься. Я сейчас возьму мотоцикл и заеду за тобой. Покажешь мне, где тут хорошо купаться.

Я понимала, что дело совсем не в купании. Но так даже лучше. Проще, наверно.

Еще один маленький шаг, возможность привыкнуть к нему.

Его пальцы на моей коже. И мои…

У него два шрама от пулевых ранений. На правой руке и в боку. Он говорит – повезло, ничего не задело. Но все равно. И тонкий, но длинный, рваный шрам под ключицей. Небольшой – под ребрами справа, аккуратно зашитый – это когда он сломал два ребра. И на бедре здоровенный, до колена, он говорит, еще с детства. Боже ты мой! Как он жив до сих пор?