Никогда ранее не сталкивавшись с машиной правосудия Метрополии, Феликс не мог судить, насколько изменились ее механизмы после того, как число законов Ойкумены выросло чуть ли не втрое. Но если процесс обесценивания слов действительно имел место (а не был плодом воображения слабоумного старика), то он был инициирован где-то в лабиринтах Дворца Правосудия, и именно это здание должно было стать центром паутины всего этого — в буквальном смысле — пустословия. Наглядным подтверждением такой гипотезы служил поистине идиотический, пятый месяц подряд тянущийся и не способный до сих пор вынести обвинение, временами смахивающий на балаган и откровенно бессмысленный суд на Бальтазаром. Утешало только одно: в отношении этого позорного и гнусного судилища у Феликса был повод хоть что-нибудь предпринять, а не сидеть сложа руки и наблюдать, как мир превращается в сон.

— Йозеф!

— Да, папа? — откликнулся Йозеф из прихожей. На нем уже был непременный котелок, а в руках — зонтик, служивший чем-то вроде маршальского жезла в чиновничьей среде.

— Задержись на минутку, — сказал Феликс, поднимаясь со стула. — Мне надо с тобой поговорить.

— Но, папа… Я же опоздаю!

— Ерунда, успеешь ты на свою службу… — Феликс притворил дверь в столовую и понизил голос. — Когда ты встречаешься с этим новым адвокатом?

— Вечером, а что?

— Я хочу с ним познакомиться.

— Зачем?!

— Затем. Хочу, и все. Можешь считать это моей причудой.

— Но, папа…

— И не спорь. Я в шесть часов буду у ратуши. К адвокату поедем вместе.

— Ох… — сдался Йозеф. — Тогда лучше в четверть седьмого.

— Договорились.

Феликс закрыл за сыном дверь и посмотрел на часы. Половина девятого. Впереди грозным призраком замаячили девять часов томительного, душу вынимающего безделья, одолеть которое не помогали даже философские рассуждения о глубинной зависимости степени пафоса в газетных заголовках от повышения цен на продукты…

— Ой! — Тельма выпорхнула из кухни с подносом на руках и едва не налетела на Феликса. Поднос опасно накренился, но Феликс успел его подхватить. — Извините, пожалуйста…

— Что это?

— Бульон для Агнешки. Но госпожа Ильза просила…

— Передай госпоже Ильзе, что я сам его отнесу, — сказал Феликс.

«Всяко лучше, чем философствовать…» — подумал он с грустной усмешкой, взял поднос с чашкой бульона и стал подниматься по лестнице.

У самой двери он помедлил. Медлить уже вошло у него в привычку: он завтракал медленно, и газету листал неспешно, и по лестнице поднимался размеренно и не торопясь — и дело было вовсе не в одышке, как можно было подумать; одышка — пустяк, мелочи жизни, а главным его врагом, невидимыми путами спеленавшим ноги и заставляющим все делать медленно, стало само время.

Привыкнув к стремительному мельканию дней в юности, он ожидал, что с возрастом, как это следовало из рассказов старших, время еще сильнее ускорит свой бег. А вышло все в точности, да наоборот: дни, исполненные тягучего, муторного ничегонеделания, удлинялись до тех пор, пока каждый прожитый час не превращался в изнурительную битву со временем. Убивать свободное время Феликс наловчился не хуже, чем чудовищ, и главным его оружием в этой бесконечной битве была новая привычка все делать медленно. «Неправильный я старик, — подумал он. — Все у меня не как у людей. И память вместо склероза крепчает, и время отказывается лететь вольной птицей, и на пенсии мне тошно… И кряхтеть толком не умею. Неправильный я старик!»

Он постучал и осторожно отворил дверь в агнешкину комнату. В носу засвербило от резкого аптечного запаха.

— Ты спишь?

— Сплю, — тихо сказала Агнешка, не открывая глаз.

— Это хорошо, что ты спишь. — Удерживая поднос на вытянутых пальцах одной руки, Феликс по-балетному выгнул спину и грациозным движением ноги захлопнул за собой дверь. — Кушать подано, сударыня, — сказал он с французским прононсом.

Агнешка захихикала. Феликс, заложив левую руку за спину и неся поднос высоко над головой, важно прошествовал к кровати.

— Изволите выпить бульон сейчас или пускай остынет?

— Пускай остынет.

— Как вам будет угодно, — Феликс низко поклонился. Позвоночник треснул, как сухая ветка. Потешно выкатив глаза, Феликс взял, оттопырив мизинец, чашку с бульоном и бережно поставил ее на столик у кровати. — Какие еще будут пожелания? — не разгибаясь спросил он, двумя руками держа поднос перед грудью и подобострастно глядя на внучку.

— Никаких.

— Вот и славно! — Он отложил поднос, завел руки за спину, уперся кулаками в поясницу и с громким хрустом выпрямился. — Что-то твой дедушка совсем заржавел… А где стул?

— У окна.

— Ага… Слушай, а может, его открыть? Окно? Свежий воздух и все такое прочее… Весна на дворе! А? Ты как, не против?

— Не получится, — покачала головой Агнешка.

— Это еще почему?

— Заколочено. Этот новый доктор думал, что у меня пьет кровь вампир.

Феликс оторопел. Он машинально подергал оконную раму и пощупал пальцами гирлянду цветов, укрепленную на карнизе для штор. «Чеснок, — определил он. — Самый настоящий чеснок!»

— Бывают же на свете такие кретины, — с чувством произнес он.

Агнешка опять хихикнула.

— Мама его уже выгнала, — поделилась она.

— И правильно сделала… Вампир! Это ж додуматься надо! — все еще не мог прийти в себя Феликс. — Сегодня же попрошу Освальда выкинуть эту дрянь и открыть окно. Чеснок! Что за идиот!

Переставив стул от окна поближе к кровати, Феликс тяжело опустился на него, вздохнул и провозгласил:

— Откуда такие только берутся?

— Да ладно, деда, — вступилась Агнешка. — Он хотел как лучше. Он же доктор!

— Болван он, а не доктор. Знаешь, почему вампиры так долго живут? В смысле, не умирают?

— Почему?

— Да потому что от героев держатся как можно дальше! А в Столице вампир и пяти минут бы не прожил! Ему бы тут мигом осиновый кол в грудину забили… Я бы и забил, объявись он возле моего дома. Нет, все это бред. Просто доктор твой — дурак, вот и выдумывает невесть что… Хоть бы у меня спросил, тоже мне, специалист по вампирам. Чеснок он развесил!

— А что, про чеснок — это выдумка, да?

— Почему выдумка? Носферату он отпугнет. Инкуба — вряд ли, разве что молодого. Ну еще бруксу там, лугата какого-нибудь, альпа или мурони — запросто. А вот асанбосам, или экимму, или утукку — плевать они хотели на чеснок. Упыри, Агнешка, они ведь разные бывают. И к каждому нужен свой подход. Я в них не очень разбираюсь, а вот, скажем, Сигизмунд…