предмета. И увидел кружку, в которой ему подавали воду. Она была сделана из куска дерева. Альф взял эту кружку и сильно постучал ею в дверь. Вышло громко. И он начал колотить по камню без остановки.

Уловка сработала. Часть каменной стены начала отходить в сторону, открывая вход. Альф прижался к стене, чтобы остаться незамеченным. Он рассчитывал броситься на тюремщика, когда тот войдет в камеру, и оглушить его ударом по голове. А затем попытаться бежать. Таков был нехитрый план, который созрел в голове юноши. Альф был слишком разгневан, чтобы относиться к нему критически. Гнев почти лишил его разума. Зато в нем взыграл гордый дух эльфа.

Но наполовину он все-таки был человеком, и ему были присущи свойственные людям слабости, в том числе страх перед всем сверхъестественным. Поэтому когда в камеру вошел не человек, а кобольд, который не стал, подобно Джеррику, менять свой внешний вид, то Альф невольно вскрикнул от ужаса. Кобольд обернулся и заметил его. Момент для нападения, главным в котором должен был стать элемент неожиданности, был упущен. Однако Альф, придя в себя, все-таки попытался напасть на кобольда.

Однако и кобольд уже оказался готов отразить нападение. И хотя он был в два раза меньше человека, но не менее, чем он, силен и намного более ловок. Проскользнув под рукой юноши, кобольд очутился за его спиной. Это была выгодная позиция. Он вскочил юноше на спину и, обхватив его шею своими мохнатыми руками, начал душить. Альф почувствовал, что задыхается. Тогда он сделал стремительный шаг назад и врезался в каменную стену. Вся сила удара пришлась на кобольда. Тот обмяк и начал медленно сползать со спины юноши.

Но в этот момент в камеру вошел второй кобольд. В руках у него была большая связка массивных ключей. И он запустил ею в голову юноши. Связка угодила в висок. Колени Альфа внезапно ослабели, он упал и потерял сознание.

Однако кобольд бросился не к нему, а на помощь своему напарнику. Тот слабо постанывал от боли, однако знаками дал понять, что за его жизнь не стоит беспокоиться. Жестом попросил напиться. Кобольд принес кружку воды и напоил его, осторожно поддерживая голову с огромными обвисшими ушами, одно из которых оказалось сломанным от удара о стену и сильно распухло.

Только после этого кобольды склонились над человеком. Удостоверившись, что юноша дышит, они подхватили его за руки и за ноги и осторожно перенесли на каменное ложе. Вытерев кровь с рассеченного ключами виска, осмотрели рану. И удовлетворенно заухали, яростно жестикулируя. Они предвидели, что Джеррик одарит их золотыми монетами, когда узнает о происшествии и о том, как они одолели человека. И заранее радовались этому.

Глава 20

В то самое мгновение, когда Альф упал, обливаясь кровью, на каменные плиты темницы, Оливия почувствовала внезапную резкую боль в сердце. Казалось, ей вонзили кинжал в грудь и несколько раз провернули лезвие. Девушка шла по кампусу, направляясь в библиотеку. Ей пришлось опуститься на скамейку, оказавшуюся поблизости, и несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть, пока неприятное ощущение не исчезло.

Боль в сердце прошла, но мучительное беспокойство в душе осталось. Она даже не пошла в библиотеку, как собиралась, а вернулась в свою комнату в общежитии. Села на стул у окна, взяла томик Шекспира, раскрыла его наугад и прочитала первые попавшиеся ей на глаза строки: «Неладно что-то в Датском королевстве…»

И вдруг она поняла, что с Альфом беда.

На первый взгляд, это была довольно непоследовательная мысль. Само по себе исчезновение Альфа предполагало, что с ним случилось что-то очень и очень неприятное. Но до сих пор Оливия была уверена, что он, по крайней мере, жив и здоров. Сейчас эта уверенность поколебалась. Она впервые подумала, что может никогда уже не увидеть Альфа. Это так ее напугало, что она заплакала, роняя крупные слезы на страницы книги, лежавшей у нее на коленях.

По своей натуре Оливия не была сентиментальной. И плакала лишь в исключительных случаях. В последний раз это случилось года два или три назад, когда умерла скаковая лошадь, на которой она много лет совершала конные прогулки, навещая свою бабушку в ее замке. Это был потомок знаменитого арабского жеребца Дарлея Арэбиана, купленного в Смирне и завезенного в Англию еще в начале XVIII века, но Оливия любила его не за это. Чистокровный жеребец стоил так дорого, что ее бабушка даже скрывала это, чтобы ее не осудили за расточительство. Или, как она сама говорила, не посмеялись над ее глупостью. Но она ничего не жалела для своей обожаемой внучки. И Оливия ценила в своей лошадке не породу и стоимость, а зримый символ бабушкиной любви. В глубине души девушка любила бабушку, пожалуй, сильнее, чем отца и мать, чопорных английских аристократов, выражающих свою любовь к ней прохладными поцелуями на ночь и по утрам и неустанной опекой все остальное время суток. Бабушка, когда хотела, тоже умела быть чопорной, но для внучки она всегда была близким другом и советником, которому Оливия доверяла.

Возможно, поэтому, когда слезы иссякли, Оливия вспомнила о бабушке. И немедленно позвонила ей.

— Бабушка, у меня серьезная проблема, — дрожащим голосом сказала девушка, услышав привычное ласковое приветствие.

— Юная леди, держите себя в руках, — строго произнесла бабушка. — Достаньте платок, утрите слезы и сопли, а затем немедленно приезжайте ко мне.

Бабушка иногда допускала в своей речи обороты, которые чрезвычайно коробили родителей Оливии. При этом она ссылалась на свое разветвленное генеалогическое дерево, корни которого уходили глубоко в многовековую английскую историю.

— Наши предки были простыми и грубыми, но славными и заслуживающими всяческого уважения людьми, — говорила она в свое оправдание, разумеется, в тех редких случаях, когда считала нужным оправдываться. — С чего бы нам, их потомкам, быть другими?

Оливия никогда не возражала ей. И на этот раз, услышав бабушкины слова, она невольно улыбнулась сквозь слезы. И почувствовала огромное облегчение. Почти такое же она испытала после поездки на остров Эйлин-Мор, но впечатление от него за давностью дней уже поблекло и не утешало ее.

Бабушка носила длинное аристократическое имя Елизавета Александрина Виктория Августа и жила в замке, построенном много веков тому назад на одном из живописных островов на реке Лен вблизи Лондона. Это была одна из самых красивых и романтичных древних крепостей Англии, в стенах которой некогда находили пристанище и надежную защиту саксонские лорды и норманнские рыцари. От материка остров отделяла узенькая полоска воды, которую Оливия обычно преодолевала вброд, закатав брюки или приподняв подол платья