Я скинула одну ногу с постели, и на миг мне почудилось, как из-под подола простыни высовывается стремительно рука, хватает меня за лодыжку, затаскивает под кровать, а развеселая болтовня в столовой заглушает мои крики ужаса – видение промелькнуло и исчезло. Я скинула с кровати вторую ногу, встала и поплелась в темноте в туалет.

Опустошая мочевой пузырь, я думала о своем романе, в том виде, в каком он был – то есть о множестве записей, бумаг, запихнутых в блокнот. Думала о Люсиль и ее бедствиях. Их у нее было так много.

Я спустилась на первый этаж, на деснах еще горели остатки полоскания для рта. Длинный стол темного дерева – из вишни, должно быть, или каштана, так или иначе, в густо-розовых кляксах – был накрыт на семерых. Мои собратья-постояльцы разбрелись по углам столовой с бокалами в руках, болтали друг с другом.

Бенджамин окликнул меня по имени, приветственно приподнял бокал. Анеле обернулась с улыбкой. Лидия была увлечена беседой с худощавым симпатичным мужчиной, чьи пальцы были вымазаны чем-то темным – чернилами, вообразила я. Мужчина застенчиво улыбнулся мне, но ничего не сказал.

Бенджамин вручил мне бокал красного вина прежде, чем я успела предупредить, что не пью.

– Спасибо, – сказала я вместо «спасибо, нет». Мне послышался теплый голос жены, как будто она стояла рядом и шептала мне на ухо: «Не порть компанию». Я верила, что жена любит меня такую, какая я есть, но я также стала понимать, что более безмятежную версию меня она любила бы больше.

– Обустроились? – спросил он. – Или отдыхали?

– Отдыхала, – ответила я и отпила вина. На фоне мяты оно кислило, и я поспешила его проглотить. – Думаю, устала с дороги.

– Дорога ужасная, откуда бы вы ни ехали, – согласилась Анеле.

Распахнулась кухонная дверь, и явилась Эдна с блюдом нарезанной ветчины. Она поставила блюдо на стол, и, словно по сигналу, все прекратили разговоры и начали выдвигать стулья.

– Вы устроились? – спросила она меня.

Я кивнула. Все сели. Мужчина с испачканными пальцами протянул руку через стол и слабо пожал мою:

– Диего.

– Как у кого идет работа? – спросила Лидия.

Все уткнулись в тарелки, словно не хотели отвечать. Я взяла кусок ветчины, немного картошки.

– Завтра я уезжаю, – сказала Эдна. – Вернусь в конце недели. Продукты, разумеется, в холодильнике. Кому-нибудь что-нибудь нужно из цивилизованных мест?

Хор «нет» прозвучал над столом. Я сунула руку в задний карман и достала заранее написанное, с заранее проставленным адресом и наклеенной маркой письмо моей жене, подтверждающее, что я добралась благополучно.

– Можете его отправить? – попросила я.

Эдна кивнула и отнесла письмо в свою сумочку в холле.

Лидия жевала с открытым ртом. Она выковыряла что-то из зубов – хрящик – пробежалась языком по внешней их стороне и снова отхлебнула вина.

Бенджамин наполнил мой бокал. Я не помнила, как допила первый, но, значит, допила. Мои зубы сидели в деснах мягко, словно обернутые бархатом.

Все заговорили в той бессвязной небрежной манере, которой способствует вино. Диего, как я поняла, был профессиональным иллюстратором детских книг и работал в то время над комиксом. По его словам, родился он в Испании, однако большую часть взрослой жизни провел в Южной Африке и в США. Он немного пофлиртовал с Лидией, отчего мое уважение к ним обоим убыло. Анеле рассказала забавную историю о неловкости при знакомстве с писателем-лауреатом, чье имя я не опознала. Бенджамин описал свою последнюю скульптуру – Икара с крыльями из разбитого стекла. Лидия сказала, что весь день «бацала на пианино».

– Я никому из вас не помешала, нет? – спросила она тоном, ясно дававшим понять, что ей совершенно все равно, помешала или нет. Затем она пояснила, что сочиняет «песню-поэзу» и в данный момент приступила к песенной части процесса.

Стены звукоизолированы, заверила ее Эдна. Тут вас убить могут, и никто не узнает.

Лидия подалась ко мне с выражением глубочайшего довольства на физиономии:

– Знаете, как богатенькие богачи называли это место – пока не лишились его?

– Уста Ангела, – ответила я. – Я была скаутом в детстве, мы сюда каждый год приезжали. Я помню эту надпись.

– Уста Ангела, – завизжала она, словно я и не отвечала. Она хлопнула рукой по столу и громко расхохоталась. Зубы ее казались гнилыми – как слива в крапинках. Я ее ненавижу, поняла я вдруг. Никогда прежде со мной такого не случалось. Конечно, рядом со многими людьми мне становилось не по себе, хотелось моргнуть и исчезнуть, но ненависть – что-то новое, кислотное. Мучительное. К тому же я была пьяна.

– А чем занимаются в лагере герлскаутов? – спросил Бенджамин. – Плавают, в походы ходят?

– Трахаются? – предположил Диего. Лидия игриво шлепнула его по руке.

Я отпила вино, вкуса которого уже не чувствовала.

– Мы мастерили всякие поделки и получали за это значки. Готовили на костре. Рассказывали истории. – Это я больше всего любила. – Обычно мы отправлялись в лагерь осенью, когда было уже слишком холодно для купания, – сказала я, – но мы гуляли по берегу, а иногда бегали взапуски на пристани.

– Поэтому вы выбрали именно это место? – спросила Анеле. – Потому что вы уже тут бывали?

– Нет, – ответила я. – Просто совпадение.

Я поставила бокал, чуть не промахнувшись мимо стола.

Раздался жуткий лающий смех Лидии. Диего зарылся лицом в ее волосы, шептал на ухо какие-то секретные наблюдения. Она посмотрела на меня и снова захохотала. Я покраснела и занялась своей едой.

Анеле допила вино и прикрыла рукой бокал, когда Диего поднял бутылку. Обернулась ко мне.

– Здесь я работаю над проектом, который я назвала «Художники», – сказала она. – Вы согласитесь как-нибудь во второй половине дня провести фотосессию? Разумеется, я на вас не давлю.

Еще как давила, но я была полупьяна, и Анеле успела мне понравиться, как нравились некоторые другие люди – преисполненная добрых намерений и к тому же, с этим не поспоришь, ошеломительно красивая. Я заметила, что она смотрит на меня вопросительно, и опомнилась: я улыбалась безо всякой на то причины. Я потерла онемевшее лицо руками.

– С удовольствием, – сказала я и прикусила изнутри щеку. Во рту появился металлический привкус.

К утру в П-ских горах похолодало, и за окном кухни повис туман.

– Кофе пьете? – спросила у меня за спиной Анеле, и едва я успела кивнуть, как она всунула мне в руку горячую кружку, а я, не приглядываясь к содержимому, сделала глоток.

– Я могу проводить вас в студию, – сказала она. – С удовольствием провожу. Туда нелегко добраться, не зная дороги, даже когда все не скрыто туманом. Вы хорошо спали?

Я снова кивнула. Маленький зверек у меня в мозгу зашевелился – произнести что-то вслух, поблагодарить Анеле, – но я не могла отвести глаза от белизны за окном. Как легко она стерла все с лица земли.