рявкнув, пригвоздил его к месту. Барабаны зашлись звериным ревом. Сеть сложилась. Силач прыгнул и распростерся в воздухе. Неуловимо-коротким движением жилистый боец хлестнул его по сапогам. Тот упал, как подрубленный. Арену покрыл безудержный свист.

Ожидая своей участи, безоружный боец лежал на земле. Кадык двигался толчками, словно барабанный клекот шел у него горлом.

— СПРАВЕДЛИВОСТИ! СПРАВЕДЛИВОСТИ! — крики зрителей перекрывали свист.

Складки плаща расправлялись с хрустом. Рука Ирода простерлась. Большой палец, с трудом отделившись от каменного кулака, поднялся вверх…

Орест крикнул и рванул одеяло. Сел, вцепившись в волосы. «Что это? Зачем?.. Отцовский Истукан? Ирод?.. — сидел, качаясь из стороны в сторону. Страх медленно уходил. Вместо него являлась надежда. — Поднял большой палец. Значит?..»

Надежда, занявшая место страха, крепла: все-таки Истукан был справедлив.

* * *

Инна приложила ухо к замочной скважине: за дверью бормотало радио. Позвонила коротко.

— А… Это ты… — Ксанкина мать протянула разочарованно. — А я думала — медсестра. Тапочки надевай, — и ушла в кухню.

«Нет, похоже, не проболталась. Пока…» — Инна сняла сапоги и поставила на коврик.

Дома был страшный скандал. «До сих пор не разговаривают. Даже за стол не зовут, оставляют в тарелке, будто — не дочь, а собака». Сказала: засиделась в гостях, у девочки. Готовились к контрольной. Хватилась — половина второго. Отец: что, не могла позвонить? «Куда? Здесь же нет телефона!» А он: захотела бы, придумала. Когда не надо — ты умная. Мама: могла бы вызвать такси. «А деньги?» Отец: мы бы расплатились. Мама: весь дом подняли на ноги!

«Положим, не весь: только Ксанкиных родителей…»

— Ну? Все болеешь?

«Лежит, как ни в чем не бывало… Читает… Если проболтается, вообще убьют…»

Инна подошла и заглянула:

— Пищеварение? Мы уже прошли. Хочешь — объясню?

— Объясни. Куда исчезла фотография? Чибис ищет, — Ксения глянула исподлобья.

— Фу, терпеть не могу анатомию, — Инна сморщилась. — Пищеварение — вообще гадость! Кости, кишки…

— А в Англии — знаешь что? Отсекали руку.

— Да — на! — Инна сунула руку под пояс юбки. — Любуйся!

Ногти, выкрашенные красным лаком, словно кончики пальцев уже отсекли.

— Это — она? Его мама? — Ксения спросила шепотом.

— Никому не скажешь? Клянись.

— Я… клянусь…

— Вот, — Инна порылась в кармане. — Теперь смотри!

— Две-е?.. Чибис сказал — одна. Ты что… обе украла?

— Эту. А эта — моя, — ткнула пальцем с обрубленным кончиком. — Ну правда похожи? А знаешь почему? Потому что я — ее дочь. Пришла, а там его друг. Случайно. Взял и сфотографировал. А он смотрит — одно лицо. А потом я снова пришла, чтобы узнать правду. Он боялся, что Чибис услышит. Вот мы и пошли в эту каморку. Сидели, разговаривали, он мне рассказывал…

— Так вы… двойняшки?.. Но вы же… А Чибис?.. Вы же с ним не похожи… — Ксения улыбалась беззащитно.

— Когда непохожи, кажется, близнецы. У нас в садике были — их и одевали по-разному. Чибиса твоего отцу отдали, а меня — чужим.

— Но почему, почему? — Ксения и верила, и не верила.

— Откуда я знаю! Так вышло. А вдруг они решили, что я умерла? — Инна выдумывала вдохновенно. — Взяли и положили на подоконник. А я полежала и ожила.

— Ну и отдали бы… — Ксения мотнула головой.

— Как ты не понимаешь! Это же — скандал. Врачей с работы бы выгнали. А потом… Она-то, наша мать, умерла. Вот врачи и подумали: отец — не мать, с двумя не справится. А потом меня удочерили…

— Кто? — Ксения совсем запуталась.

— Как — кто? — Инна подняла глаза к потолку. — Они. Мои нынешние родители.

— А… А — зачем?..

— Боялись, — она нашлась мгновенно, — что настоящие дети умрут. Как тети-Лилины и папиного брата. Мало ли, а вдруг — наследственная болезнь?.. Вроде гемофилии, только еще хуже, когда сразу умирают. Я давно замечала: Хабибку любят больше… Представляешь, меня даже за стол не зовут. Оставят в тарелке и уйдут…

— А… Откуда… — Ксения вставила слово. — Откуда он узнал, что ты вообще была?

Инна прикусила губу:

— Этого он не сказал. Но я все равно докопаюсь. Ты мне поможешь?

Ксения представила себе тарелку, в которой оставляют еду, и кивнула неуверенно.

— И помни: ты поклялась. Никому — ни моим, ни твоим, — Инна сунула карточки под пояс.

— А Чибис знает?

— Я ж говорю — никто. Только я и он.

— Слушай, — Ксения обрадовалась, — а женщина, эта женщина! Вдруг он ей рассказал? Они жениться собираются…

Иннины глаза сверкнули:

— Ничего он не рассказал, — глаза меркли. — Ладно, некогда мне с тобой. Лежи и болей.

— Да я выписалась, сегодня в школу ходила.

— А медсестра? — Инна сощурилась.

— Это так, соседка, из двести пятидесятой, работает в нашей поликлинике. Мама договорилась — витамины колоть.

— Все равно лежи, читай свое пищеварение.

Оставшись одна, Ксения отложила учебник. Только теперь вспомнила: переставить пленку. Хотела попросить, но совсем забыла. «А вдруг у меня тоже?.. Совсем другие родители?..»