искреннего желания осуществить серьезные преобразования в СССР и в системе международных отношений (в первую очередь, за счет отказа от тупого антизападничества), его нежелания (может быть, и душевной неспособности) пускать народу большую кровь — не обошлась бы победа народов СССР в борьбе с коммунизмом относительно малой кровью. Его волей 11 марта 1985 года в СССР началась классическая «Революция сверху». Она взволновала народ, вызвала брожение умов, однако… не требовала личной вовлеченности. (Полагаю, впрочем, у предпринимателей первой волны на этот период свой, ностальгический взгляд. Как и у бандитов…)

Но через полгода-год после начала «революции снизу» именно ее влияние стало преобладающим, именно к нам перешла политическая инициатива. А «сверху» остались контрреволюция и Горбачёв, метавшийся между «верхами» и «низами». Мы поддерживали его и боролись с ним (вернее, не с ним, а с его нерешительностью в продвижении реформ — за это я как-то назвал его «гений неделания»[67]) — и никто, включая, наверно, и его самого, не понимал всемирно-исторического значения его курса на перестройку, скорых и отдаленных результатов его деятельности. Разве что автор изречения-пророчества «Сначала перестройка, потом перестрелка, потом перекличка». Найти бы этого человека!

В отличие от нас, технарей и естественников, для гуманитариев роль Горбачёва была еще важнее. Знакомый литератор Сергей Баймухаметов, читавший эту книгу в рукописи, говорил мне: «После первых заявлений Горбачёва о застое, о гласности и перестройке мы удивлялись, не верили, гадали: “Это просто обычное ниспровержение политики предыдущего генсека? Или это осознанный курс? Неужели? Не может быть!” А поверив, уже ничего не боялись, писали, что думали, зная: Горбачёв с нами и за нас».

А в политике тогда… Чем дальше развивалась демократическая революция, которую сам бог, казалось, ему велел возглавить, тем больше становилось очевидно: он неспособен на решительный разрыв с прошлой системой взглядов, со средой, его взрастившей. Для Горбачёва демократическое движение было поначалу оружием в борьбе с прогнившим партаппаратом, а потом стало проблемой, быстро переросшей в угрозу. Оно же (демократическое движение), стремительно структурировавшись вокруг Ельцина и Сахарова, сначала вело борьбу за Горбачёва с партаппаратом (до осени 1990 года). Но с осени 1990 года стало ясно: Горбачёв — не с нами, мы — не с ним.

Другим признаком грядущего прощания с СССР стала резко усилившаяся в июле — сентябре активность граждан и организаций Грузии, Армении, трех республик Прибалтики и Украины по утверждению собственной независимости, вплоть до обустройства государственных границ с соседями. У нас это не вызывало враждебной реакции. При всей нелюбви к марксизму формула Энгельса «Не может быть свободен народ, угнетающий другие народы», была в нашей среде одной из наиболее популярных.

Не все, правда, думали о том, что формула эта должна в полной мере применяться к русскоязычному населению в республиках. Про себя могу сказать: не то чтобы игнорировал эту проблему, но явно не числил ее в первой десятке важнейших. Ради разрушения коммунистической системы важнее было сотрудничество с национальными движениями, нежели с русскими общинами, созданными по планам русификации окраин империи и настроенными более лояльно по отношению к руководству компартии, олицетворявшему нерушимость СССР и их собственного пусть и скудного, но налаженного бытия.

Прощание с прибалтийскими республиками виделось неизбежным. Прощание со среднеазиатскими республиками — желанным. Отношение к республикам Закавказья и Молдавии сводилось к «может быть так, может быть эдак». Но казалось самоочевидным: уж с Белоруссией и Украиной мы — «на вечные времена». А поскольку новый лидер Казахстана Нурсултан Назарбаев лично олицетворял силы, ратующие за сохранение СССР, то представлялось, что в этом-то своем ядре, где ¾ населения и 90 % валового внутреннего продукта, Союз сохранится. Мы недооценивали активность сил, выступающих за государственную независимость Украины. Но до весны следующего года, думаю, там процесс отделения и не был необратимым. С представителями шахтерского движения Донбасса, в частности с Владимиром Болдыревым, мы говорили о том, что сторонники полного развода — «западенцы», РУХ — не являются главной силой, а скорее придают политической жизни Украины богатства красок.

Первый съезд движения «Демократическая Россия»

Вернувшись из Кузбасса, включился в подготовку к учредительному съезду. Идеологическая сторона вопросов не вызывала. В основе — программные положения кандидатского блока «ДемРоссия» с поправкой на время:

● рыночная экономика, программа «500 дней»;

● декларация о государственном суверенитете Российской Федерации;

● ликвидация любых партийных ячеек на предприятиях и в организациях.

Сложнее — вопросы о принципах делегирования на съезд и особенно о формировании руководящих органов движения. И на стадии подготовки, и на самом съезде решительно отклонили попытки выстроить жесткую управленческую вертикаль. Создавать движение «под Ельцина», «под Гдляна», «под Травкина» и т. д. мы не собирались.

Решили часть Координационного совета и Совета представителей избрать на съезде, часть отдать организациям — коллективным членам для самостоятельного принятия решений о представительстве.

При этом для депутатов «Демократической России» зарезервировали лишь по одному месту в КС и СП, чтобы подчеркнуть: демократическая общественность, создавшая новое движение, не будет массовкой на побегушках у вождей, а претендует на то, чтобы принимать участие в выработке стратегии на равных с выдвинутыми ею же политическими лидерами. Что, кстати, усилило их ревность. Было крайне неприятно слышать: «Это все Юра для себя затеял». Имелся в виду Юрий Афанасьев, который придавал созданию «Демократической России» большое значение. Считал, что децентрализованная организация снизит риск нарастания авторитарных наклонностей Ельцина.

В день открытия съезда в «Вечерней Москве» вышла моя статья «Кого объединяет “Демократическая Россия”» — с попыткой как-то сгладить противоречия вождей и основной массы демократического движения, которые мне, как штатному помощнику Гавриила Попова, председателя Моссовета, были виднее.

Замечу: с середины лета я начал становиться узнаваемой, медийной фигурой, выступая в прессе и на телевидении. У моих родителей каждый такой случай вызывал неподдельный восторг. «Женя, — радостно говорила мама, придя к нам в гости (прежде всего — к любимым внукам), — а я тебя вчера по телевизору видела!». «Мама, — каждый раз отвечал я, — ну ты же меня чуть ли не каждый день живьем видишь».

В статье сделал упор на необходимости создать площадку для согласования мнений левых партий, выражения интересов населения и обеспечения обратной связи и влияния особенно в регионах, где демократов во власти еще не было. Другая задача — консолидация лидеров. Опасность их публичных конфликтов (в основном между Ельциным, Поповым, Травкиным, Афанасьевым) становилась заметна. Надо свести их личные противоречия к дискуссиям внутри «Демократической России», что автоматически увеличит возможности и роль общественности в выработке политического курса, принятии основных решений.

И, наконец, была еще одна цель:

«Развитие событий в последние недели свидетельствует, что консерваторы стараются взять реванш — не у демократов, одержавших победу на выборах, нет, у объективного развития событий, диктующего неизбежность краха административно-командной системы, их системы. Будем реалистами: сейчас у них