что боролись?!» Эту первую волну Попов сбил, переложив ответственность на своего заместителя Станкевича. Но тема оставалась актуальной, Попов от этого предложения отказываться не собирался, несколько раз озвучивал его публично и, в конце концов, довел своих противников до точки кипения. Началась кампания по отзыву его с поста председателя Моссовета. Аппарату Попова, в том числе мне, и депутатскому активу «Демократической России» пришлось немало потрудиться, чтобы заблокировать эту попытку. В ней с идейными оппонентами — коммунистами объединилась небольшая, но безумно активная группа обделенных чинами депутатов «Демократической России». Упор мы сделали, как водится, на сочетании угроз (возможность полной потери власти демократами в Моссовете) и соблазнов (должности в будущей системе исполнительной власти).

Бурю вызвал и третий вопрос — о новом главе столичной милиции. Для закрепления власти в столице к имеющимся рычагам — административному и информационному — необходимо было добавить и силовой. Милиция — в структуре МВД СССР. Но само название — Главное управление внутренних дел Мосгорисполкома — говорило о формальной подчиненности городской власти.

Начальник ГУВД Петр Богданов оказался в сложном положении. Ему приходилось демонстрировать чудеса изворотливости, чтобы спасти милицию от прямого вовлечения в политические конфликты демократов и коммунистов. Занятая им позиция формально скрупулезного следования закону в других обстоятельствах не вызывала бы нареканий. Но в тот период от него требовалось другое — однозначно встать на сторону формального работодателя, Мосгорисполкома, и следовательно — демократического Моссовета.

Мне не раз приходилось беседовать с Богдановым, и каждый раз я чувствовал его отчужденность, касалось ли это проведения демонстраций, совместных рейдов по контролю торговых точек, привлечения общественности к борьбе с преступностью и охране общественного порядка. Тем не менее Попов относился к нему доброжелательно. Но когда среди депутатов началась кампания по замене руководства ГУВД (ее лидером был Юрий Седых-Бондаренко, председатель комиссии по законности и правопорядку), вначале держался от нее в стороне. Тем более что это было время недолгого союза Горбачёва и Ельцина, которому чересчур уж демонстративная борьба за милицейскую власть могла навредить. Когда же союз Горбачёва и Ельцина распался и стало ясно, что предстоит уже самая настоящая борьба за власть, вопрос о начальнике ГУВД приобрел очевидную остроту.

Депутаты настаивали, комиссия, возглавляемая Седых-Бондаренко, выдвинула на пост начальника московского ГУВД милицейского генерала Вячеслава Комиссарова. Попов согласился. На несколько дней в Моссовете воцарились мир и спокойствие. Комиссарова утвердили в январе 1991 года. Но воспротивилось МВД СССР, там настаивали на кандидатуре Богданова. Борьба продолжалась долго и закончилась при моем непосредственном участии в сентябре — назначением на эту должность Аркадия Мурашева, одного из организаторов демократического движения.

В конце 1990 года в Россию и другие республики СССР стала поступать гуманитарная помощь из США, ФРГ, Франции и других стран — от простых граждан, общественных организаций и бизнесменов. Они помогали государству, которое еще несколько лет назад воспринималось ими как главная угроза и «империя зла» — по оценке президента США Рональда Рейгана, ставшей крылатой. Год спустя в рамках масштабной операции США Provide Hope («Подари надежду») продовольствие доставляли по воздушному мосту более 500 рейсов тяжелых транспортных самолетов ВВС США. Пошла помощь от правительства ФРГ (продовольственные пайки германского бундесвера) и ряда других государств.

А в 90-м только отрабатывались способы приема и распределения гуманитарной помощи. В основном использовались городские торговые сети, школы, отделы социального обеспечения под контролем городских и районных депутатов[82]. Последних к концу года сплотил энергичный и эксцентричный председатель Краснопресненского районного совета Александр Краснов, прославившийся тем, что объявил собственностью района воздушное пространство над ним. Созданный им координационный совет районных советов стал еще одним центром «антипоповской оппозиции».

1990-й внес существенные материальные изменения и в жизнь нашей семьи. В отличие от большинства москвичей — благоприятные. К началу перестройки Юля работала методистом в Московском городском Доме учителя. Ее задачей была организация концертов и лекций для преподавателей и учащихся педагогических училищ Москвы — этакое воспитание воспитателей. Она должна была просматривать концерты артистов, лекторов, и, приходя с работы, я часто заставал жену сидящей перед телевизором. Однажды возмутился и услышал в ответ: «Это моя работа». Было завидно, особенно когда возвращался из долгих «подземных» командировок. Но в 1988 году понял, что этой «богадельне» скоро придет конец — если не закроют, то финансировать будут совсем скудно. И велел супруге идти учиться на бухгалтера, благо заканчивала она Московский экономический институт им. Г. В. Плеханова[83].

Поупиралась, но послушалась. Окончив бухгалтерские курсы, Юля потребовала: «Ты меня на это подбил, ты меня и устраивай на работу». Гроза разразилась, когда я отправил ее в районное бюро трудоустройства: «Это ты любимую жену на биржу труда выпихиваешь, такой-разэтакий?!» В бюро ей подобрали работу бухгалтера в объединении художественных мастерских, где она и проработала год, набравшись необходимого опыта. В тот период фирмы возникали с частотой необыкновенной, кадров не хватало и проблем с трудоустройством не было. Так что летом 1990 года Юля пошла работать[84], как тогда говорили, «в коммерческую фирму» уже главным бухгалтером с окладом в 3,5 раза больше моего в Моссовете. В доме появились первые накопления, а то даже в пресловутых распродажах жена участвовала только как представитель интересов своих более зажиточных коллег.

Заразительная идея референдумов

Неудачная первая попытка введения в Москве должности «городского головы», избираемого прямым голосованием (в разных вариантах фигурировали названия «глава городской администрации», «городской голова», «губернатор Москвы», «мэр города Москва» и, наконец, «мэр Москвы»), не остановила Попова. Он понимал, что после краха временного альянса Горбачёва и Ельцина большие потрясения неизбежны, и за своей спиной нужно иметь мандат от москвичей, опору на голос народа, а не на стихийно митингующую депутатскую братию.

Он стал энергично проталкивать проекты документов «О Статусе Москвы», «о Мэре Москвы», «О Порядке избрания Мэра».

Не тут-то было. Поскольку Москва — одновременно столица СССР и РСФСР, нужна поддержка и Горбачёва, и Ельцина (а формально — еще и Лукьянова, позднее к ним добавился и Хасбулатов). Подозреваю, при всех разногласиях союзного и российского руководства самостоятельный и независимый мэр столицы не устраивал ни тех, ни других.

И начали «гонять зайца». Выглядело это так. Попов ехал на встречу, например, с Горбачёвым. Возвращался злой и отдавал мне бумажки с наспех внесенными правками по замечаниям Горбачёва: мол, надо предварительно согласовать текст, например, с Ельциным. И так метался Попов от Горбачёва к Ельцину, от Ельцина к Лукьянову, от Лукьянова к Хасбулатову, закипая все больше (иногда в качестве ходока приходилось выступать мне). Помню, какое впечатление произвела первая встреча с Хасбулатовым, красиво курившим трубку. С одной стороны, умен и эрудирован. С другой, когда в человеке постоянно замечаешь позу, понимаешь, что с ним всегда нужно держать ухо востро.

С убогими навыками, приобретенными в Доме