Федор солдата поблагодарил:

– Молодец! Хорошо службу несешь! Так и передай мои слова командиру взвода.

Сам вещмешок на опушку леса вынес, где подполковник находился. У его ног сидор поставил.

– Рядовой Шевченко вещмешок обнаружил, в нем рация и батарея питания. Рация теплая еще.

– Отлично!

Прибежал взводный, запыхавшийся.

– Боец убил неизвестного. Темно, боец с перепугу очередь дал, прямо в грудь, – доложил он.

Начальник отдела выругался.

– В ноги! В ноги стрелять надо было!

Все трое пошли смотреть убитого. У сидора с рацией остался Захаров. Он, как весь состав отдела, тоже выехал, но куда ему с таким зрением и очками в ночной лес?

Около убитого виновато перетаптывался боец.

– Он из-за дерева выскочил, прямо на меня.

– Чего уж теперь?

Взводный и Федор включили фонарики. Убитый одет в нашу форму, сержант, лет тридцати. Федор обыскал карманы, обнаружил документы, передал подполковнику.

– Так, сержант Ильин, пятьсот семьдесят шестой отдельный батальон. Чего сержанту здесь делать? Батальон четыре дня как передислоцировался. Радист, сука!

Дальнейший обыск одежды ничего не дал. Несколько мятых рублей в кармане, кисет с махоркой. Федор осмотрел пальцы на руках.

– Товарищ подполковник, не радист это, – заявил Федор.

– Как не радист? Рация в сидоре!

– При убитом шифровального блокнота нет, текста радиограммы не обнаружено.

– Сжег, после передачи положено уничтожить.

– Согласен, только где мозоли от ключа на пальцах? Ни на правой, ни на левой нет.

– Ты, Казанцев, хочешь сказать, что убитый – случайный человек?

– Я так не говорил. Агент? Вполне! Но радист именно другой.

– Зачистка еще идет, обнаружат, – уверенно заявил подполковник.

Ему хотелось доложить в ОКР, СМЕРШ Калининского фронта, что радист при зачистке убит и рация обнаружена. Это, несомненно, успех. Агенты, если они остались, не смогут передать добытые сведения немцам. Тогда толку от их сведений как от понюшки табака.

Не исключено, что по запасным вариантам связи сообщит агент своим хозяевам, рацию каким-то образом перебросят. Но это займет много времени.

Из истории Федор знал, что немцы готовятся к Курской битве, до нее осталось два месяца. И Вермахту, как хлеб, остро необходимы были разведданные о дислокации советских частей, о резервах, возможности их переброски. И замолчавшая рация для них как заноза. Конечно, после сегодняшней передачи немцы вполне спокойны и будут ждать следующего выхода в эфир.

Зачистка закончилась к утру. Больше ни одного человека в лесу обнаружено не было.

Подполковник, несмотря на достигнутые результаты, был раздражен и недоволен. И настроение ему испортил не кто иной, как Федор.

– Грузимся, надо ехать в отдел, – распорядился начальник.

– Товарищ подполковник, разрешите обратиться?

– Слушаю.

– А если засаду оставить? Если радист был, прятал рацию он. Может быть, он видел или слышал, как застрелили подельника. Но нашли рацию или нет, он не в курсе. Вполне может прийти, тут его и возьмем.

Подполковник несколько минут раздумывал. В принципе, отдел ничего не потеряет, если устроят засаду. Срочных дел нет.

Как водится в армии, кто проявил инициативу, тот работу и выполняет.

– Не возражаю, бери солдата в помощь. Даю двое суток. Не явится никто – засаду снимаешь, с докладом ко мне.

– Есть.

Федор высмотрел у грузовиков рядового Шевченко. Парень глазастый, он вещмешок с рацией обнаружил.

– Шевченко, ко мне!

Рядовой подбежал, козырнул.

– Для нас с тобой особое задание, передай взводному: на двое суток ты прикомандирован ко мне.

– Есть.

Боец убежал к взводному, вскоре вернулся.

Грузовики с бойцами и офицерами отдела уехали.

Эх, неправильно Федор сделал, поторопился. Надо было в город вернуться, поесть, сухой паек взять.

А теперь двое суток голодом сидеть. Во фляжке вода есть, а на зуб положить нечего. Мало того, солдата голодным оставил. Если радист жив и выбрался удачно из леса, днем он за рацией не пойдет. Увидев облаву, наверняка связал ее с выходом в эфир. Но солдаты уехали, радист должен вернуться за аппаратурой. Должен сообразить, что без рации агент или разведгруппа никаких данных не передаст. И командир группы спасибо за утрату рации не скажет.

Днем лес уже не казался таким мрачным и пугающим. Выбрали удачное место для засады. Сухо, ветер не дует, но псиной воняет. Наверняка с осени по весну это укромное местечко какой-то зверь лесной присмотрел, не исключено – волк. Да, война всех зверей и птиц распугала. Обычно сороки в лесу завсегдатаи.

Как чужого увидят, трещат без умолку, подают сигнал зверям. А сейчас их не видно и не слышно, лес без пичуг как мертвый, одни воробьи перепархивают с ветки на ветку.

– Ты не куришь? – спросил бойца Федор.

– Никак нет, отец в детстве уши надрал, когда я попробовал. Запах он учуял.

– Правильно сделал. В засаде тихо сидеть надо. Не курить, не петь песни, не шуметь ничем. Давай о сигналах договоримся. Ты по-птичьи что-нибудь можешь?

– Кукарекать как петух.

– Шевченко, какой в лесу петух? Где ты его видишь? Если такой сигнал подашь, агент сразу поймет, что засада. Крякни вот так.

Федор приложил руки ко рту, крякнул.

– Теперь давай ты.

У бойца получилось похоже.

– Значит, так. Заметишь человека, пусть деревенского с виду, – один кряк, если помощь нужна – два кряка. А до той поры затихарись, как мышь. Обманем бдительность радиста, стало быть, задержим его. Ефрейтора получишь, обещаю. А на нет и суда нет.

– Пожевать бы чего-нибудь.

– Сам такой. Придется терпеть. Ну, по укрытиям.

К полудню солнце стало пригревать. Под корягой в углублении ветра нет, сухо и тепло.

Сказывалась бессонная ночь, глаза слипаться стали, в дрему потянуло. Но нельзя спать.

Сколько человек жизнью поплатилось за дрему… Немцы на передовой утаскивали к себе в траншеи уснувших часовых. Иной раз убивали, если хотели пройти в наш тыл за более осведомленным «языком». И нашу, и немецкую фронтовую разведку интересовали в первую очередь офицеры. И чем дальше от передовых траншей взят «язык», тем он ценнее, больше знает. Много ли может рассказать командир пехотного взвода на передовой? Иной раз он не знает, как фамилия командира соседней роты, поскольку командиры взводов на передовой жили недолго, хорошо, если неделю. А вот «язык» из штаба полка или дивизии либо тыловых подразделений – это большая удача. Такого «языка» тащили к своей траншее, прикрывая своим телом от шальной пули.