что они не должны разболтает ничего об этом сокровище небесных королей, и о том, что я ненавижу своего друга Дагоберта!

Это и был сигнал для Рагдая, словно после стремительного сближение в морском бою произошло извержение нефтяной смеси из огнемёта византийской триеры, или загрохотал пуск китайских пороховых ракет через стены обречённого города с шаровидными зажигательными зарядами.

Рагдай вскочил на ноги, выхватил меч и ударил короля через его бархатную шапку рукоятью по голове. Ариоальд со стоном упал лицом в блюдо с куриными костями и затих. Страшно выкатив глаза, Гримульф начал подниматься на ноги, проворно вынув из ножен здоровенный саксонский нож, и собираясь им ударить кудесника. Однако его опередил Креп. Лезвие его меча на половину вошло Гримульфу в живот, распоров вышитую золотой нитью перевязь и слои нескольких шёлковых и шерстяных рубах. На стол плеснула чёрная кровь и Гримульф, всё так-же тараща глаза, стал оседать, падать назад на лавку. Сидящая девушка ойкнула и закрыла лицо локтём.

— Беги, Ладри! — сдавленно крикнул Креп, перенося одну ногу через лавку и свирепо оглядываясь, — скорее!

Ладри, вскочивший чуть ли не раньше других, после того как Рагдай оглушил короля, рванулся наружу что было сил. Его встретила тьма, запах нечистот, колеблющийся свет луны в прорехах облаков и лангобарды с копьями около зеркала, всё так-же лениво беседующие.

— Что, девочка, досталось тебе от господ? — увидев бледного Ладри, выбегающего из палатки короля, сказал чернобородый лангобард, раньше уже отпускавший на счёт Ладри сальности, — страшно в первый раз?

Следом за мальчиком из палатки выскочили Рагдай и Креп. Лангобарды сперва засмеялись, думая, что они бегут его ловить, а чернобородый добавил:

— Ловите, грязные торговцы, своего красивого раба, а то король вам ничего не заплатит!

И только когда они заметили в руках бегущих людей мечи, они перестали смеяться и попытались занять положение, пригодное для защиты. Однако было поздно — несколько шагов между палаткой и ними Рагдай и Креп преодолели в одно мгновение, и без раздумий нанесли удары остриями мечей. Сразу два их противника, выпустив из рук копья, закричали страшными голосами и стали падать, хватаясь за раны и обливаясь кровью. Чернобородый лангобард успел опустить остриё копья навстречу Рагдаю, но Креп, оказавшийся справа от него, ударил чернобородого мечом в грудь. Потом, видя, что это не остановило его, ударил со всего маха сверху по голове. Шерстяной колпак лангобарда полетел в одну сторону, кусок кровавого мяса с волосами в другую. Послышался звук, словно глиняный горшок поставили с усилием на стол, плеснула кровь и чернобородый свалился кулём в грязь. Оглянувшись на бегу и увидев картину резни, мальчик поскользнулся и упал на кучу хвороста. Отсюда до реки и лодок торговцев было не более ста шагов. Лагерь пока спал, только фыркали кони и волы, хрюкали свиньи, звучали приглушённые стенками палаток женские голоса и пьяно пели где-то вдали.

— Отдай мой выигрыш! — вдруг крикнул по-германски Рагдай, стоя над вопящими о помощи ранеными, — проклятые вы шулеры!

— Проклятые шулеры! — повторил Креп эту фразу так, чтобы со стороны могло показаться, что здесь происходит обычная ссора игроков в кости, однако шум в королевской палатке мог каждое мгновение вырваться наружу вместе с разъяренной толпой.

Теперь им никто не пришёл бы на помощь, как во время начала битвы на Одере: Aцура и Эйнар были на другой стороне Моравы, все дружины тоже, и они даже не знали, что здесь происходит. Убей, захвати, запытай Рагдая, Крепа и Ладри сейчас лангобарды, никто из воинства Стовова не узнает об этом. Просто для них трое их товарищей не вернутся утром в Стрилку, пропадут бесследно на просторах чужой страны. А ещё хуже, если пытками король добьётся рассказа о воинстве Стовова, пришедшем в Моравию с берегов далёкой лесной реки Москвы за золотом поднебесной империи Суй, и тогда на дружины начнётся охота. Как она будет разворачиваться, трудно было представить, но то, что тысячи лангобардов и союзных им тюрингов бросятся прочёсывать окрестности Оломоуца и Остравы, хватая всех, не похожих на моравов, сербов и хорватов, было понятно, и что за всеми небольшими подозрительными вооружёнными отрядами, будь то разбойники, торговцы или авары велась бы погоня до пленения или уничтожения, было очевидно. Это изменило, быть может, и ход войны с королём Самосвятом и с аварами, отвлекая силы, и их междоусобица, вполне возможно, могла бы даже помочь молодому Дагоберу и его рыцарям захватить Вогастисбург и переправы через Влтаву у торговой ярмарки близь порогов. Только одно можно было сказать утвердительно, никто из воинства Стовова Багрянородца не вернулся бы на родину: полтески, кривичи, бурундеи, стребляне и викинги были бы жестоко убиты на чужбине. Нельзя было Ладри, Рагдаю и Крепу сейчас попадаться лангобардам. Однако, неугомонный бес, заставивший в далёком теперь Викхейле, мальчика оставить дом отца и пойти по тропе за конунгом Вишеной и книжником Рагдаем, после ссоры с Вишены с его старшими братьями из-за женитьбы на его сестре Маргит, заставил и сейчас Ладри забыть об осторожности. В его разгорячённой опасностью голове вихрем пронеслась мысль, что битва на Одере, где погибло столько славных викингов, произошла частично и по его вине. Он очень далеко отошёл от места стоянки кораблей и наткнувшись на отряд аваров, не спрятался как требовала осторожность, а принялся рассматривать красивых коней и дорогое оружие. Своим дерзким взором, отличающимся от покорного и раболепного поведения местных славян, он привлёк внимание всадников и был ими захвачен, не то в качестве юного голубоглазого красавчика на продажу, не то в качестве пленного для допроса. Рагдай и Ацур сразу попытались его тогда найти, освободить, после чего началась битва, куда были поочерёдно втянуты все дружины войска Стовова. Теперь отважному Ладри захотелось сделать что-то хорошее для Рагдая и своего наставника Ацура, такое, что доставило бы им радость и заставило викингов говорить о нём более уважительно, какой-нибудь подвиг. Ещё до конца не поднявшись на ноги, он уже знал, что сейчас вернётся в шатёр короля за книгой Рагдая, редкой и из-за своего богословского содержания, интересного всем направлениям христианства, арианам, католикам и грекам, и из-за красивого дорогого переплёта с самоцветными камнями и прекрасного азиатского пергамента. Книга стоила не меньше двадцати солидов и была у книжника последней из тех, что он взял с собой для оплаты возможных расходов на поход за Золотой лоцией.

Ладри повернулся и побежал обратно. На бегу он разминулся с Рагдаем и Крепом.

— Ты куда? — изумился книжник, — Ладри!

Но Ладри увернулся от вдруг возникшего перед ним зеркала, перепрыгнул